В стороне, как обычно, не остались и «добрые соседи».

Это они, «добрые соседи», приводили убийц на чердаки и в подвалы. Это они вылавливали по развалкам еврейских сирот и самолично притаскивали их в полицейские участки. Это они снова писали доносы и, не стесняясь, подписывали их своими полными именами и фамилиями, с указанием академической степени и даже должности на последнем месте работы.

В нашем архиве хранится донос на некую Мириам Абрамовну Флит. Эта жидовка, оказывается, обзавелась «русским паспортом» и скрывается от депортации, причем не в городе, а в самом гетто на Слободке. Донос датирован 27 февраля 1942 года и подписан двумя женщинами – сестрами М. И. и К. И. Пеневыми, проживающими в доме № 8 по улице Гоголя.

Что им за дело, этим милым сестричкам, до одинокой и немолодой женщины?

Зачем берут они ее смерть на свою совесть?

Теперь евреям действительно уже негде спрятаться.

Каждый день в кровавые руки «охотников» попадают десятки: 16 февраля – 49 человек, 23 февраля – 210, 24 февраля – 60, а 26-го – еще 32.

Но самой обильный улов – это все-таки не мужчины, которых и вправду нет уже в городе, а дети.

Еврейские дети, потерявшие своих родителей. Голодные, оборванные, прячущиеся, как маленькие зверьки, по развалкам.

За несколько дней жандармы выловили 479 еврейских детей в возрасте до 7 лет.

Все они были отправлены в Березовку, в организованный где-то в этом районе «сиротский дом», а затем переправлены в страшное гетто Акмечетки и… исчезли. Ни об одном из них никто никогда не слышал.

И все же, несмотря на все прилагаемые усилия, результаты «охоты» были неутешительны.

Поймано было, как сказано, 937 человек.

Ну а поймать-то надо было семь тысяч!

Где они, эти «недостающие»?

Неужели «охотники» вновь оплошали и Алексяну не сносить головы?

Да нет – не оплошали. Просто очень большое число евреев остались «неучтенными».

Во-первых, не всех пойманных во время «охоты» перегоняли в гетто, часть отправляли в «Куртя-Марциалэ» и после короткого судебного разбирательства расстреливали.

ИЗ СУДЕБНОЙ ХРОНИКИ

«Одесская газета», № 43, 22 февраля, 1942 г.

«Военно-полевой суд рассмотрел на днях ряд дел на уклонявшихся от исполнения приказа № 7 о пребывании в гетто.

Евреи: Фридман Марк Филиппович, Бениашвили Арон Шмильевич, Лись Абрам Борисович, Кисилевский Стефан Вениаминович, Барда Елизавета Давыдовна – бежали из района гетто.

Постановлением суда все вышеуказанные евреи, как бежавшие и злостно уклоняющиеся от исполнения приказа № 7, приговорены к расстрелу.

Приговор приведен в исполнение в субботу 14 февраля с. г…»

А во-вторых, разве возможно было учесть всех замерзших, забитых прикладами, пристреленных по дороге на Слободку или убитых «случайно» на заваленных снегом улицах?

Разве кто-то учел, записал, зарегистрировал тетю Янкале, бедную Цилю, замерзавшую целый день на скамейке у ворот и в конце концов пристреленную, как собаку, в развалке?

Разве кто-то учел неведомо где погибшую старушку Иду, бабушку Ролли, или ее любимую дочку Нору, замерзшую вместе с ребенком в садике на Преображенской?

Разве кто-то учел трех еврейских девушек, Богдановскую Раю и сестер Давидовских, Соню и Маню, убитых в январе 1942-го на Привозе и выброшенных в мусорный ящик.

Антонеску мог быть спокоен.

Да и Алексяну незачем было волноваться – «сальдо-бульдо жидов» было в полном порядке.

Одесса… нет, не так, «Город Антонеску» был полностью «очищен».

Не пойманными остались десятка два-три…

Они все еще живы, но понимают, конечно, что обречены.

И некоторые из них, устав от ежеминутного ожидания смерти, покидают свои ненадежные убежища и добровольно идут на Слободку. Другие, отчаявшись, приближают развязку – кончают жизнь самоубийством.

Но есть среди этих, не пойманных, и те, кто вопреки всему продолжает бороться.

Продолжает искать пути к спасению. Подделывает документы. Добывает паспорта. Становится «русским», «украинцем», «караимом»…

Или бежит, уходит в окрестные села. И там, среди чужих и часто враждебных людей, продолжает скрываться, продолжает носить на лице маску, день за днем, месяцы, годы. Опасаясь каждого встречного, способного «узнать», «опознать», «разоблачить». Страшась самого себя, страшась оступиться, выдать себя нечаянным словом, интонацией, жестом…

И самое страшное, что в этой игре со смертью принимают участие дети.

И даже они, дети, вынуждены носить маску.

И даже они, дети, вынуждены понять и запомнить то, что ребенку никак невозможно понять и запомнить.

Дети вынуждены понять, что они евреи!

Дети вынуждены запомнить, что они евреи и каждое сказанное ими слово, каждый неловкий жест или испуганный взгляд могут стоить жизни. Да и не только им. А еще и маме, и бабушке, и даже чужой тете, которая, сжалившись, приютила.

Дети примут участие в этой игре.

И, если выпадет им счастье, они ее выиграют и останутся жить.

Как остались жить Янкале и Ролли.

Живые пойдут дальше

Но вернемся к другим «счастливцам». К тем, кому «посчастливилось», попав в гетто, не замерзнуть на улицах Слободки и даже не сдохнуть от тифа на госпитальной койке. К тем, кому «посчастливилось» дотащиться до станции Одесса-Сортировочная и даже, не став ледяным столбом, добраться до Березовки. К тем, кому «посчастливилось» не превратиться в пепел на костре, разведенном на бетонной платформе, и даже, быть может, согреться у этого огня, пожирающего детей и их матерей. Что будет с ними? Они ведь тоже пока еще живы.

Живые пойдут дальше.

Их путь лежит на север, через Мостовое, на Доманевку и Акмечетку.

Мостовое… Доманевка… Акмечетка…

Маленькие, затерянные в степи села, хутора.

Никто не узнал бы об их существовании, никто не услышал бы их название, если бы… если бы однажды зверь в облике человека их не «прославил».

Это он, наш старый знакомец, префект Голты, палач Исопеску, создал на подвластной ему территории кроме гетто в Богдановке еще два «образцово-показательных» гетто в Доманевке и в Акмечетке.

Но вы, наверное, уже устали от всех этих ужасов?

По правде говоря, мы тоже устали.

У нас нет сил описывать 25-километровый путь евреев Одессы в «царство смерти домнуле Исопеску»: опять конвой, опять мороз и сбивающий с ног ледяной ветер, и матери, бредущие с мертвыми детишками на руках, и по обочинам дорог присыпанные снегом трупы…

У нас нет сил рассказывать о гетто Доманевки. О вшах, о тифе, о кладбище для скота, на котором вместе с падалью зарыты наши братья, о полуразрушенных конюшнях по имени «Горки», куда свозили умирать наших стариков и оторванных от матерей детей. Нет сил рассказывать об Акмечетке – «любимом» лагере Исопеску. О том, как привозил туда он своих пьяных друзей, как все они восхищались «пейзажем» и как фотографировали