Бри обожала их. Я выращивала их для нее, чтобы она могла заполнять ими старые стаканы и бутылки от молока в своей спальне, хотя миссис Давмуа переживала из-за пыльцы или привлечения насекомых или запаха застоявшейся воды.

Может, это знак.

Я срываю его.

И земля под моими ногами раскрывается, проглатывает меня целиком.

Я появляюсь в воде, теплой и зеленой, и паникую, барахтаюсь секунду, а потом вспоминаю уроки спасения жизни. Я отклоняюсь, давая себе парить, радуясь воздуху под моим плащом, потому что без него я уже тонула бы. Как Бри. Мои ботинки тянут меня вниз, и я медленно двигаю ногами, пока не достаю до шнурков. Я тяну за них, и они слетают, а потом я делаю перерыв, чтобы понять, что происходит.

Вода толкает меня, но я замечаю вечнозеленые деревья вдали, и все во мне сжимается, я понимаю, где я. Куда я прибыла. Нарцисс все еще зажат в моей ладони, и я отпускаю, надеясь, что меня выплюнет на холм Линкея, но волны толкают его к моей щеке, и я снова хватаю его.

Я поворачиваю голову и смотрю на берег. Думаю, я доплыву.

Приходиться бороться с потоком, пока я плыву, мои ноги находят дно, и я бреду по резкому склону к берегу. Когда я добираюсь, я устала, одежда тяжелая, мокрая, липнет к коже. Я падаю на гальку, камешки впиваются в ладони, колени и голени.

Потом я слышу шаги, громкие на камнях. Они останавливаются за мной, и я готовлюсь к его голосу. К его ярости.

— Так-так, я должен был проверить, проглотила ли ты его. Хотя я не думал, что ты прибудешь сюда, не проглотив. Ты снова смогла меня удивить.

Я смотрю на хитрое улыбающееся лицо Гермеса.

12

ГИБРИД

Он в том же белом одеянии, что и во сне, или что это было, но теперь его кожа сияет не тускло, а как жидкий металл на его мышцах, когда он скрещивает руки, играя неодобрение, судя по его улыбке. Даже в тусклом свете Подземного мира он яркий, мне приходится щуриться и быстро моргать, глядя на него.

— Что ты тут делаешь?

Несмотря на его слова, он не удивлен мне. В его лице что-то радостное, знающее.

«Не доверяй ему», — я напоминаю себе, что случилось, когда я видела его в прошлый раз. Он — бог воров и лжецов.

— Не знаю, — выдавливаю я, поднимаясь на ноги, вода льется с моей одежды.

Его улыбка становится шире.

— Ты приплыла сюда?

— Я сорвала цветок, — я подняла мокрый нарцисс. — И земля открылась подо мной, а потом я оказалась в море.

— Не море, милая Кори. Стикс.

Я кашляю. Хорошо, что я не проглотила воду.

— Это еще сон? — с надеждой спрашиваю я.

Гермес качает головой, и паника начинает проникать в меня. Я протягиваю запястье, проверяю пульс, радуясь, когда нахожу его.

Гермес смеется.

— Ты все еще не мертва, Кори. Я… — он замолкает, улыбка увядает, он оглядывается на лес за собой.

Я тоже смотрю, но там ничего нет.

— Слушай, ты можешь мне помочь? Я знаю…

Гермес поднимает серебряную ладонь, и я замолкаю.

Долгий миг слышно только мое дыхание.

А потом что-то в глубине леса визжит.

Тут же раздается треск веток, словно что-то большое несется по лесу на большой скорости, двигаясь сюда. Мою кожу покалывает, страх сдавливает тисками грудь.

Я поворачиваюсь и бегу к берегу, скользя на камнях, бросаюсь в Стикс, пытаюсь плыть против течения, размахивая руками. Я слышу, как зовет Гермес. Я не знаю, меня ли, и не проверяю, не останавливаюсь.

Волны бьют меня по лицу, я отклоняю голову, чтобы вода не попала в нос, глубоко вдыхаю и ныряю. Я не знаю, куда плыву, плана нет, но мне нужно убраться подальше от пляжа, от того, что в лесу.

Что-то царапает мою спину, плащ натягивается, сковывая меня, и меня вытаскивают из Стикс.

Мокрые волосы прилипают к лицу, закрывая глаза, но я не могу двигать руками и убрать их. Потом давление на спине пропадает, и я падаю. Я успеваю прикрыть лицо и падаю животом на гальку.

Я переворачиваюсь, тело ноет от удара, а потом я забываю обо всем, глядя на трех существ вокруг меня.

— Она тут, — говорит ближайшая ко мне, и я сжимаюсь, не могу отвести от нее взгляда.

У нее красивое и спокойное лицо Моны Лизы — у них всех — но ни у одной человеческой женщины нет змей вместо волос или кожи цвета сушеного шалфея. Ее скальп покрыт извивающимися изумрудными змеями, которые сжимаются и шипят, бьются и ласкают друг друга, пока она смотрит на меня блестящими глазами.

Ее голос низкий и музыкальный, голова склонена, она наблюдает за мной.

— Наконец-то, — вторая говорит тихо и медленно, словно у каждого звука есть вкус, и он ей нравится. Эта в чешуе, бронзовая с черными бриллиантами, капюшон кобры обрамляет ее милое лицо, как средневековый нимб.

— Вы это ощущаете, — говорит третья пылким шепотом. Ее кожа темная, и у нее перья вместо волос, мягкий пух покрывает ее грудь, где мне видно, перья тянутся по ее спине, темно-синие, перемежаются с переливающимися изумрудными и голубыми.

От ее слов они придвигаются, три пары черных глаз без радужек глядят на меня. Когда они моргают, второе веко, белая пленка, задерживается, а потом сдвигается. Когти изгибаются на концах пальцев, шепча о жестокости и боли, и их лапы грубые, в чешуе, с тремя длинными когтями вместо пальцев.

И за ними сложены крылья.

Мой разум белеет от ужаса.

— Она — наша, — говорит первая решительно, и другие кивают.

— Ну-ну, леди, — Гермес шагает вперед, и они в унисон поворачиваются к нему, движения слаженные. Я использую их отвлечение, чтобы попятиться, но не удается тихо двигаться по камням, пока я стараюсь отойти от них. — Из-за вас Кори тут? Вы же знаете, что вам нельзя в мир смертных.

— Ты не можешь управлять нами, — говорит существо с бронзовой чешуей. — И обманывать нас.

— Тисифона, я не стал бы, — заигрывает Гермес.

Все во мне сжимается, и я замираю, узнавая имя. Нет. Нет…

Тисифона; месть и разрушение.

— Ты стал бы, лжец, — говорит змееголовая. — Ты сильно полагаешься на свое милое лицо.

— У меня