— Хм! — удивился Назаров, — ты мне не врешь случайно?

Я его своим попаданским разумом понимал. Энергичный, живой, деятельный… и вдруг прячется за свою жену. Кто у тебя там, Илья Муромец в юбке?

— Все это происходит из-за разницы в ментальности, — объяснил я, — ведь мы — северные удмурты — хотя сейчас к ХХ веку уже прилично ассимилированы вами, русскими, но все же остаемся другим народом из финно-угров. И у нас другие традиции и привычки. В частности, у нас существенно шире права и свободы женщин в семье, вплоть до того, что зачастую именно женщина является главой.

— Да ну вас, — не поверил Назаров, — непотребство какое!

— Это так, — подтвердил я, — причем нет никаких извращений в интиме, в семейных отношениях и даже в экономике. Вот, например, моя жена Машенька, между прочим, чистая удмуртка, гораздо старше меня. Больше, чем на пять лет. И она параллельно является моим тренером. Именно под ее руководством я завоевал две золотые медали и, надеюсь, что завоюю еще. А вот вашей дочери, извините, я никак не вижу места в своей жизни.

— Чудны твои дела… — тут Назаров вовремя прикусил язык. В советское время даже просто упоминать Бога в разговоре было нельзя. Ну и подумаешь, что ты коммунист и начальник учебного центра в звании полковника. Могут так пнуть, мало не покажется. И он неубедительно закончил: — и как вы таким образом живете?

— Живем, Викентий Александрович, — отрапортовал я бодро, — я даже более того скажу — когда я уходил в армию, по некоторым признакам моя жена была на сносях. Так что я день ото дня жду сообщения, что она беременна, а потом родит, а я стал отцом.

— Эгхм, надеюсь не двойня? — обеспокоился полковник уже с другой стороны, — мне очень нужен специалист по вычислительной техники. Нам даже нужны, вплоть до Министерства Обороны!

— Так что, Викентий Александрович, можете успокоиться, на вашу дочь я никак не претендую, — сказал я, делая вид, что никак не услышал его оговорку относительно Министерства. Конечно, компьютерщики нужны сейчас всюду, потребности большие, а в наличии еще нет никого. Но мне и так хорошо. Поближе к кухне, подальше от начальства — этот нехитрый принцип появился еще где-то XIX века, ну и я его придерживаюсь. А то около начальства больно уж много крестов, что наградных, что могильных.

— М-да! — подытожил разговор Назаров, — честно говоря, это я не рассчитывал услышать. Будто сейчас поговорил не с юнцом, ты уж извини, а со своим сверстником. Сдержанно, умно и без эмоций.

— Вот, Викентий Александрович, вы же понимаете, — подхватил я, — мне из-за специфики национальной психологии трудно ругаться с Вероникой. При других обстоятельствах я бы просто уехал и со временем обе стороны бы все забыли. Но сейчас я прочно привязан к этому месту. Придется вам припомнить свои обязанности отца.

— Да⁈ — крайне изумился товарищ полковник. А вы, что думали, милейший, воспитали, кормите, карманные деньги даете и все? А девочка-то еще ребенок, большой, но ребенок. Так что процесс воспитания не закончен.

Впрочем, некий социальный люфт я себе могу позволить, все-таки не зверь:

— Викентий Александрович, но хотя бы на территорию учебного центра вы можете ее не пускать?

Назаров с возмущением посмотрел на меня, его бешеный взгляд говорил:

— Что ты мне говоришь, я — советский офицер, коммунист, взрослый, в конце концов, я все могу, я должен!

Но через несколько минут, успокоившись, он вздохнул и признался:

— Понимаешь, еще в начале 1970-х годов от меня ушла жена, мать Вероники, удрала с приезжим финансистом, я тогда служил под Томском. Вот с этого времени девочка постоянно находилась среди солдат. Боюсь, что для меня шкурка выделки не будет стоить, слишком уж сильный психологический удар будет по Веронике.

Я невольно рассмеялся, объяснив:

— Мы сейчас рассматриваем противодействие против Вероники, как смертельного врага. Может проще — я в дупель разругаюсь с ней, девочка поплачет, успокоится и забудет!

Назаров на это промолчал и я понял, что и это вариант его не устроил. Дав нам паузу в мозговом штурме, он кивнул головой на неработающие компьютеры, с интересом спросил:

— Когда эти ЭВМ отремонтируешь, завтра?

Ничего се у него планка поднялась, уже не сколько сможешь и не сможешь ли совсем, а скоро — завтра. Нет, такие настроения надобно бить напропалую. Мало ли что он хочет, я — марксист — материалист, хоть и не отрицаю Бога. Но я ведь и зеленых инопланетян не прочь видеть, что же теперь!

— Чтобы точно говорить о возможности полного ремонта, мне нужны импортные запчасти, пока я реанимирую ЭВМ буквально с Божьей помощью, мата и соплей. А уж когда, то скажу прямо — не знаю. Вы же сами видите — последнюю машину я просто включил и этим весь ремонт завершился, зато предпоследняя меня замучила на несколько часов. Одно могу сказать — буду работать до победного конца!

— Хгм! — Назаров покрутил голову, видимо, воротник одежды был тугой, признался: — я был бы более доволен, окажись ты оптимистичнее. Ну, ладно хоть так. Давай по очереди:

Во-первых, с Вероникой я серьезно поговорю, без ругани, но на эмоциональном пределе. Она тебя искать не будет, но и отвлекать от важной работы не станет;

Во-вторых, о требуемых запчастях я переговорю с интендантами и в штабе ГСВГ, и с центральными ведомствами в Москве. Надеюсь, что хоть с этим будет положительное решение;

В-третьих, поскольку ремонт идет медленно, а завтра еще и, не забывай, у вас присяга, я предлагаю тебе подумать о сверхурочной работе. За мной не заржавеет.

Сверхурочные? Пусть. Может еще удастся отбиться от этого праздничного мероприятия, совершенно не нужного, на мой взгляд.

Услышав о возможности сверхурочных работ, полковник лишь одобрительно угукнул. А вот по поводу уклонения от присяги прочитал целую лекцию. Ну, штатский я еще, не знал такую военную специфику.

Оказывается, в армии это целый государственный акт, и что до присяги мы и не солдаты совсем, и что никакие особые действия с нами проводить нельзя. Ни работать, ни заграждать, ни даже наказывать. Нет, последнее можно, как я понял, но не как с военными, а как больше обычными