и происходит в США и некоторых других развитых странах. По каждой из категорий государственных инвестиций существует очень высокая норма прибыли, намного превышающая стоимость заимствований, однако страх правых перед дефицитом и долгом удерживает общество от осуществления этих важнейших расходов. Само по себе наличие долга не означает автоматически, что произошел несправедливый компромисс, в результате которого нынешнее поколение получает выгоду за счет будущих поколений. Взятие долга для осуществления высокодоходных государственных инвестиций отвечает интересам страны, при этом и нынешнее, и будущие поколения будут в лучшем положении.

Во-вторых, долг - это финансовое, а не реальное обязательство. Напротив, деградация окружающей среды - это реальное обязательство перед будущими поколениями; она налагает реальное бремя с реальными последствиями, такими как изменение климата, которое нанесет ущерб здоровью, жизни и нашей физической инфраструктуре. Эти последствия можно ограничить, только заставив будущие поколения тратить деньги на то, чтобы обратить вспять деградацию. Допуская деградацию окружающей среды, мы даем больше свободы сегодняшним загрязнителям и меньше свободы будущим поколениям. Это и есть реальный компромисс между поколениями.

Чтобы увидеть разницу между этим реальным компромиссом и финансовым бременем долга, на котором акцентируют внимание правые, рассмотрим случай, когда страна финансирует свой долг за счет заимствований у своих граждан, что в значительной степени характерно, например, для Японии. Страна в целом должна деньги конкретным гражданам внутри страны. Если бы страна приняла закон о реструктуризации долга таким образом, что человек, имеющий облигацию на 100 долларов, получил бы новую облигацию стоимостью всего 50 долларов, держателям облигаций, очевидно, стало бы хуже; налогоплательщикам внутри страны, которые в противном случае должны были бы платить за обслуживание более высокой суммы долга, стало бы лучше. Но долг сократился бы вдвое, а соответствующие реальные переменные (например, запас капитала) остались бы неизменными. Если финансовый долг страны можно уменьшить росчерком пера, то ее долг перед окружающей средой - нет.

Для небольшой открытой экономики, которая берет займы за рубежом, ситуация несколько иная. В этом случае увеличение долга означает, что больше произведенного в стране придется отправлять за границу, чтобы оплатить долг. Обязательства сокращают потребление будущих поколений, но, опять же, если заимствования направлены на продуктивные инвестиции, будущим поколениям будет лучше, чем если бы долг не был взят. Также обратите внимание, что частный долг сокращает или увеличивает возможности потребления будущих поколений точно так же, как и государственный долг (в зависимости от того, как будут потрачены деньги, связанные с долгом). Действительно, неограниченные рынки могут привести к систематическому чрезмерному частному заимствованию, поскольку отдельные частные заемщики не учитывают влияние своей задолженности на обменный курс, а через него и на остальную экономику.

Существует целый ряд других ситуаций, в которых возникают важные межпоколенческие экстерналии - когда расширение свободы нынешнего поколения происходит хотя бы частично за счет свободы будущих поколений. Но они значительно отличаются от того, что представляют себе правые. Финансовая либерализация, например, усугубила проблему задолженности частного сектора, о которой я говорил в предыдущем абзаце. Увеличение свободы сегодняшних банкиров произошло за счет более частых финансовых кризисов, которые привели к огромным издержкам для десятков стран, переживших их, и тем самым уменьшили свободу будущих граждан. Это также связано с бумом недвижимости, который затрудняет молодым поколениям аренду или покупку жилья и отвлекает скудные сбережения из таких областей, как промышленность, где они были бы более социально продуктивными.

Предоставьте это рынку

Даже Фридман и Хайек считали, что мы не можем просто оставить управление внешними эффектами, если они существуют, рынку. Однако некоторые коллеги Фридмана по Чикагской школе (так часто называют консервативную школу мысли, символом которой был Фридман), в первую очередь лауреат Нобелевской премии Рональд Коуз, считали, что рынки сами по себе могут "решить" проблему внешних эффектов с помощью, в крайнем случае, ограниченных действий правительства. Они явно ошибались, по крайней мере, в некоторых действительно важных случаях.

Интуицию, лежащую в основе их рассуждений, можно увидеть на простом примере, традиционно используемом для иллюстрации внешних эффектов. Пчеловодам выгодно больше яблоневых садов, а яблоневым садам выгодно больше пчел. Пчелы играют важную роль в опылении, что повышает урожай яблок. Но, по крайней мере, в тех случаях, когда имеется изолированный яблоневый сад, проблема легко решается, если яблоневый сад одновременно содержит пчел. В этом случае мы говорим, что экстернальность была интернализирована. Если в общине относительно немного яблоневых садов и пчеловодов, они могут создать ассоциацию и выработать эффективное решение.

Во многих случаях Коуз утверждал, что проблема внешних эффектов может быть "решена", если только правительство назначит и обеспечит соблюдение прав собственности. Иное распределение прав может привести к расширению свободы одной группы за счет другой.

Рассмотрим проблему чрезмерного выпаса скота или чрезмерного вылова рыбы, когда жители общины совместно используют пастбище (как в некоторых районах Шотландии и Англии), озеро или другой ресурс. Проблема заключается в том, что каждый житель не учитывает внешние эффекты - или, по крайней мере, некоторые из них не учитывают. Если один человек берет больше рыбы из озера, то для других ее может быть меньше, и другим придется работать больше, чтобы поймать столько же рыбы, сколько и раньше. Хуже того, каждый может забрать столько рыбы, что общая популяция рыбы уменьшится. Тогда всем станет хуже. Это называется трагедией общего пользования.

По мнению Коуза, приватизированное общее достояние, в котором право собственности на общее достояние переходит к одному человеку, будет эффективно управляться. Будучи собственником, этот человек мог бы рассчитать оптимальное количество овец, которых нужно пасти, или рыбы, которую нужно ловить, чтобы максимизировать прибыль, получаемую от земли или озера. Прибыль была бы настолько велика, что собственники, захватившие, скажем, общую землю (как правило, местный лорд), могли бы выплачивать жителям деревни доход, равный тому, что они зарабатывали раньше, когда их животные паслись на этой земле, а лорд мог бы присвоить излишки себе. В самом деле, если бы он поделился хотя бы небольшим количеством излишков с другими, всем стало бы лучше.

На практике во многих местах в Великобритании пастбищные земли были приватизированы крупными землевладельцами в результате так называемых огораживаний, которые начались в XV веке в Англии и аналогично в Шотландии. Поскольку землевладельцы не делились доходами с теми, кто раньше имел доступ к пастбищам, многие из них однозначно оказались в худшем положении.

Более того, приватизационное "решение" Коуза не может работать во многих наиболее подходящих случаях. По меньшей мере, фантастично думать, что мы можем "приватизировать" атмосферу, чтобы избежать изменения климата; то есть предоставить одному человеку или корпорации исключительное право на выброс загрязняющих веществ в