— Товарищ комиссар, докладываю! Привёл двух хлопчиков из местного села Таранивка. Зачем-то шнырял: по лесу. По случаю молчания обоих цели прихода в лес не выяснил, так сказать…

Комиссар нахмурил брови:

— Крутько, меньше тарахтите! Идите в дозор!

— Есть, товарищ комиссар! — Крутько щёлкнул каблуками, чётко, по-солдатски козырнул и исчез в кустах.

Дядько Антон снова сел на пенёк, а мальчишкам указал на поваленное дерево.

— Ну, партизаны, рассказывайте, зачем пришли ко мне.

Мальчишки поведали Яремченко о пленном партизане, о желании Налыгача ехать в районную управу,

Подхватился Яремченко, кинул на ходу:

— Спасибо, друзья!.. Пока что побудьте здесь!

А сам юркнул в заросли. Вскоре группа партизан заторопилась к дороге.

— А нам с вами можно? — попросился Митька.

Яремченко провёл рукой по своей роскошной бороде, кашлянул, скользнул взглядом по мальчишкам.

— Наверное, хлопцы, не стоит. Идите домой. Пуля — она, известно, дура. Не понимает, где боец, а где просто мальчишка… — Провёл снова ладонью по бороде. — Да смотрите — никому ни гугу!..

Обратно вёл их тот же самый разговорчивый партизан, «правая рука» Яремченко.

— Что-то не в настроении сегодня комиссар, — не унимался Крутько, хотя теперь мальчишки не очень прислушивались к его болтовне. — А когда у него хорошее настроение, всегда зовёт. «А ну, — говорит, — Крутько, сбреши что-нибудь весёленькое. Жизнь наша лесная, кино кет, театров нет. А небылиц ты знаешь предостаточно…» Ну я и рассказываю… Так-то, хлопчики мои дорогие. Понятно, когда человек без тебя не может обойтись. Ни одного крупного боя без Крутько не запланируют, не проведут. Вызывает меня комиссар и говорит: «Завтра утром серьёзная операция. Может, кто и не вернётся в лес… Расскажи, Крутько, что-нибудь весёленькое, прогони мысли наши печальные. Ты же знаешь тысячу побасёнок…» Ну, я и прогоняю… Потому что действительно знаю много былиц и небылиц.

И долго бы ещё, наверное, балагурил Крутько, если бы где-то близко не послышалось тарахтение подводы.

— Тише! — прошептал Гриша. — Это не иначе — они!

— Кто — они? — насторожился провожатый.

— Староста с полицаем…

— Ложитесь на землю и ждите меня! — сразу став строгим, приказал Крутько, а сам побежал в дубняк, куда немного раньше ушли партизаны.

— Айда и мы! — предложил Гриша Митьке.

— Крутько не разрешил, — колебался дружок.

— Мы лее сзади будем!

— В любом случае нам перепадёт на орехи: если не от Крутько, так от Яремченко.

— Скажем, заблудились.

Разговаривая, мальчишки едва не выскочили на дорогу. Она проходила рядом, раздвинь руками ветви и увидишь её. Так и сделали — раздвинули. И увидели. Вернее, ничего не увидели, потому что дорога была безлюдной. Но услышали стук лошадиных копыт. Он всё ближе и ближе.

— Гляди! — вцепился Гриша в Митькину руку.

— Вижу.

Из-за поворота лесной дороги выехала подвода. На ней сидели трое: Поликарп с прищуренным глазом, хмурый Мыколай и пьяный Лантух. Они громко беседовали, словно старались отогнать от себя страх.

— Стой! — раздалось грозно и предупреждающе. «Стой! Стой!» — отозвалось в лесной чаще.

Нриймак от неожиданности растерялся, потянул вожжи на себя. Но, опомнившись, хлестнул лошадь кнутом. И тут с подводы поднялся окровавленный человек и резким ударом плеча сбросил Лантуха на землю. Мыколай сам соскочил с подводы и побежал, держась одной рукой за борт подводы, а второй выхватил парабеллум и стал палить из него по кустам, откуда прогремело грозное: «Стой!» Мыколай не отдалялся от подводы ни на шаг, наверное, рассчитывая, что партизаны не осмелятся стрелять в него из опасения попасть в своего.

Лантух, неуклюже скатившись в канаву, тоже принялся стрелять.

— Стой, сволочь! — На дорогу выбежал кто-то из партизан и схватил лошадь за уздечку.

Пленный партизан скатился с подводы, попытался подняться, но Мыколай в упор выстрелил в него — раз, второй. Хотел было и третью пулю всадить, но, наверное, кончились патроны, потому что, злобно оскалившись, швырнул парабеллум на дорогу, а сам прыгнул в заросли. За ним кинулся и Лантух.

Партизаны подбежали к своему товарищу, но тот был уже мёртв. Михаил Швыдак, прихрамывая, с двумя бойцами бросился в погоню.

Партизаны окружили подводу. Выскочили на дорогу и Гриша с Митькой. На подводе лежал длинный Налыгач с вытаращенными глазами.

— В меня, шкура, стрелял! Ну, я его и отправил в царство небесное, — перевязывая себе руку, находясь ещё в азарте боя, возбуждённо-весело тарахтел Крутько. И глазами искал мальчишек — видели ли они, как Крутько снял Налыгача?

К подводе подбежал суровый Яремченко.

— Живым бы нам его…

— Такую гниду жалеть?

— Обыскать! — коротко приказал комиссар Крутько.

— Это мы в один момент!

Крутько вывернул карманы старосты, умело отпорол свежую заплату на кожухе и вынул какую-то записку, расправил, прочитал:

— Антон Яремченко, Ольга Макаренко, Александр Гончарук… Вот оно что! Наверное, список активистов?

Крутько передал бумагу комиссару, тот пробежал её глазами.

— Та-ак… В гестапо вёз, иуда!

Яремченко спрятал список к себе в планшет, кивнул на подводу:

— А ну, поворошите солому! Может, ещё что везли паны предатели?

Перевернув на бок Налыгача, Крутько принялся сбрасывать солому на дорогу. Сквозь желтизну соломы что-то закраснело.

— Знамя! — выкрикнул Крутько.

Яремченко стряхнул солому с яркого шелка.

— Наше знамя! — узнали окруженцы. — Наше…

Яремченко ласково, почтительно расправил знамя, затем осторожно свернул его и спрятал под кожух, застегнулся на все пуговицы.

— Ну, братцы, поздравляю! Честь ваша сбережена!.. А теперь поможем Швыдаку!

Но помогать не пришлось. В это время на дорогу вышли партизаны, преследовавшие Мыколая и Кирилла, — запыхавшиеся и злые. На чём свет стоит они ругали полицаев, сумевших змеями уползти в чащи, скрыться в них.

— Никуда предатели от нас не денутся, — спокойно произнёс Яремченко, и Швыдак удивился: говоря такое, комиссар улыбался. — Зато есть радость для тебя, Михаил…

Комиссар расстегнул кожух и вытащил знамя.

— Наше! Ей-богу, наше! — Лейтенант схватил алое полотнище, будто боялся, что оно снова исчезнет. — Родное наше! Вот… Номер полка, название. Всё как было… Чего же вы молчите?

Комиссар улыбчиво смотрел на него:

— Разве же за тобой успеешь? Как из пулемёта…

— Жаль, что мы не смогли спасти своего товарища, но всё равно считаю, что операцию провели успешно! — отчеканил Швыдак. И к Яремченко: — Так вы его… мне…

— Бери, Михаил, бери, — вздохнул Яремченко.

И его вздох так поняли: есть знамя — родится снова полк. И пойдёт этот полк из лесов, из партизанского братства, вольётся в регулярные войска. Жаль отпускать таких бойцов, как Швыдак. Верной солдатской дружбой побратались они в лесах.

— Ничего, Антон Степанович, будем живы — встретимся! — влажными глазами глянул Михаил на комиссара.

— Понимаю: есть знамя —