Шрифт:
Закладка:
И Саша понял, что девять кораблей — это ещё что.
— Я сидела в портшезе, несомом двумя лошаками, — продолжила Александра Иосифовна, — который мне выслал Иерусалимский Паша, и по сторонам шли два араба.
— «Иерусалимский Паша», — повторил Саша. — Яффа под властью Турции?
— Да, — сказал дядя Костя. — Саш, это ненадолго?
— Думаю, что надолго, — проговорил Саша. — Не навсегда, но мы вряд ли доживём.
— А потом? — поинтересовался царь.
— Вы не поверите, — сказал Саша. — Евреи восстановят своё государство.
— Ну, у тебя и фантазия! — хмыкнул дядя Костя.
Саша усмехнулся.
— Когда-то не было и Североамериканских штатов.
Царь пожал плечами.
— Дорога до Рамлы ровная и покрыта садами с роскошною растительностью, — продолжила рассказ тётя Санни. — Позавтракав в Рамле под огромным шатром, мы снова двинулись в путь, и я поехала на турецком белом коне.
Там дороги нельзя назвать дорогами — они идут по горам через пень в колоду, по скалам и по их обломкам. Ежегодно дождевые потоки подмывают и обрушивают груды камней, поэтому и дороги не существуют. Я иногда спешивалась, но и пешком идти едва возможно, не повредив ног. Четыре человека должны были всегда поддерживать мой портшез и помогать мулам нести его по большим уступам скал то вверх, то вниз.
— Тридцатого апреля мы впервые увидели Иерусалим, — сказал дядя Костя. — И начался наш триумфальный въезд в город.
— Я и мой муж сели на лошадей, — продолжила тётя Санни. — Наши матросы служили нам оградою по обеим сторонам. Когда я увидела перед собою башни Святого города, глаза мои наполнились слезами, но я могла легко их скрыть под моим вуалем. И я благодарила Бога, что Он удостоил меня, несмотря на все трудности, достигнуть Иерусалима и Святой Земли!
— Я и сам плакал, как ребёнок, — признался Константин Николаевич.
— Кто бы не плакал! — заметила мама́, дотоле слушавшая молча, но очень внимательно.
— Наша эскорта удерживала народ, чтобы нас не раздавили, — сказала Александра Иосифовна, — лошади пугались; звуки флейт, труб и гром выстрелов раздавались по воздуху. Вокруг нас было уже до 2000 всадников. У Яффских ворот мы сошли с лошадей и шли по пути, усеянному розами, женщины в покрывалах видны были толпами на всех стенах и террасах и бросали на нас цветы.
Русский епископ заранее опередил нас, чтобы встретить у ворот Иерусалима с крестом и святою водою. Мы шли узкими улицами и дошли наконец до церковных дверей, где ожидал престарелый Патриарх, который приветствовал нас речью на греческом языке (её нам сообщили в переводе). Он повел нас ко Гробу Господнему! Тут мы могли дать волю нашим слезам…
— Вечером, уже одни, мы опять пошли в храм, — продолжил дядя Костя. — И обошли все святыни.
— Нам отведены были покои Патриарха, — сказала Александра Иосифовна, — это роскошные комнаты в стенах греческого монастыря Константина и Елены. Утром следующего дня мы слушали русскую обедню в нашей церкви на Голгофе, где видны три отверстия, в которых были утверждены три креста. А между крестом Спасителя и разбойника видна глубокая расселина, раздвоившая первобытную скалу.
— В четыре часа отправились мы верхом по всему городу, — продолжил Константин Николаевич. — Крестный путь. Гробница Богородицы. Чудное впечатление, молитва и слезы. Скала, где спали три ученика. Место моления о чаше. Сад Гефсиманский и 8 древних маслин. Место Вознесения и остатки Храма кругом.
Саша слегка завидовал. В прошлой жизни он планировал побывать на этой земле, где что ни шаг, то страница из Библии. Но всё как-то не складывалось: то одна война, то другая.
— Патриарх подарил нам частицы честного древа, для меня, жены, Николы и маленького Костюшки, — похвастался дядя Костя.
«Костюшкой» Константин Николаевич называл своего младшего сына.
А Саша вспомнил эпизод из Стругацких про могилу святого Мики, седьмую на этой дороге. И уставился глазами в тарелку, чтобы спрятать усмешку. Дядя Костя казался ему слишком умным, чтобы страдать религиозным фетишизм. А вот, однако ж!
— А 5 мая мы осматривали Омарову Мечеть, бывший Храм Соломона, со всеми принадлежностями, — продолжил дядя Костя, — Эль-Акса, подземелья и золотые ворота. Была ужасная давка, особенно при входе. Потом трубка и кофе у паши.
— Вход для христиан там запрещён под страхом смерти, — объяснила тётя Санни, — но для нас сделали исключение. Толпа этим воспользовалась, и напор был так силен, что многие были при этом ранены.
— Потом был Вифлеем с прелестными видами по дороге, — сказал Константин Николаевич.
— Там, в месте Рождества Спасителя, где мы отслушали греческую обедню и русский молебен, — добавила тётя Санни, — я счастлива, что преклонила колена в пещере, где родился наш Спаситель.
— А восьмого, в половине первого ночи, была маленькая русская обедня на самом Гробе Господнем, — продолжил Константин Николаевич. — Прелестно. Потом патриарх нас позвал в алтарь и сам при нас отрезал и дал нам частицы мощей: Царя Константина, Царицы Александры, Василия Великого и Марии Магдалины.
Все-таки некоторые христианские обычаи вызывали у Саши оторопь. Ну, ладно ещё обливаться слезами, впервые увидев Иерусалим. Ну там, вид красивый, камни истории под ногами, древняя мистерия окрест…
Но отрезать кусочки от трупов!
А он им про электростанцию и самолёты…
— Одиннадцатого мая мы снялись с якоря и отправились в Бейрут, — продолжил дядя Костя. — Мы были там на следующий день во втором часу и принимали на фрегате турецкие власти и консулов. Потом на берег. Там шествие по узким улицам в греческую церковь со страшной толпой и страшной давкой.
— При выходе нашем на берег нас ожидал паша с войсками, — добавила подробностей тётя Санни. — Престарелый архиепископ, встретивши нас с крестом, пошел впереди нас, поддерживаемый двумя арабами. Но было невозможно тронуться с места, потому что узкие бейрутские улицы были запружены тысячами народу, и мы едва пробирались, несмотря на турецкое войско, которое тщетно старалось расчистить путь.
Наконец добрались мы до церкви, весь народ ринулся туда, так что доходило до драки. Архиепископа чуть не задавили, и он шатался в этой толпе, поддерживаемый арабами.
— Наше путешествие
