— Ты чего это, Юр? — удивлённо и с лёгкой насмешкой-приглашением к пикировке спросила гостья из кухни, не прекращая своего занятия. — Ты ведь только что из душа? Вроде бы закончил тренировку.

— Я? — сжимая и разжимая левый кулак, разглядывая оставшуюся на нём ранку, ответил ей. — Пытался справиться с гневом.

— С гневом?

— Да. Был приступ резкого и немотивированного гнева. И, чтобы не выплеснуть его на вас необдуманными резкими словами, или, хуже того, действиями, я решил выпустить его мирным способом… относительно мирным, — ровно ответил ей я, подходя к столу и неторопливо, спокойно начиная убирать обратно в пакет то, что она успела достать.

— Юр? Что ты делаешь? — остановилась в недоумении она. — Я специально принесла продукты, чтобы приготовить тебе одно интересное диетическое блюдо… Чтобы не получилось, как в прошлый раз…

— Анастасия Дмитриевна, — не прекращая своих действий, ровно продолжил говорить я. — Вы же умная женщина. Должны ведь понимать, что дразнить куском мяса голодного пса — не самая лучшая идея.

— Дразнить? Но… я же не дразнить, а приготовить и угостить…

— Это будет именно «дразнить».

— Но ты же говорил в прошлый раз, что мясо всё-таки ешь? Разве нет?

— Ем, — кивнул я, заканчивая со сбором пакета. — Но, в том-то и дело, что я делаю это по определённому плану. И сегодня — не тот день, когда такое блюдо планировалось. И готовить курицу сейчас, здесь — это как раз и значит «дразнить», пытаться испытывать мои волю и решимость следовать выбранному пути на прочность. Повторюсь — не самая лучшая идея…

— И почему же? — чуть лукаво улыбнулась она и даже слегка подыграла бровью.

— Потому, что я сейчас перманентно злой, как та собака. Могу наговорить гадостей и наделать резкостей… о которых буду жалеть потом.

— Но зачем терпеть и злиться? — продолжила улыбаться она, добавляя ещё лукавства. — Если можно просто поесть и перестать быть «злой голодной собакой»?

— Отступил от своего пути раз — начинай с начала, — вздохнул я, относя пакет к входной двери в квартиру и ставя его там. — А я прогресс не хочу терять. Очень уж тяжело он мне дался.

— И что ты предлагаешь, в таком случае?

— То же, что и в прошлый раз: приготовить для вас мои блюда, — улыбнулся я. — Так уж и быть, с солью фанатичить не буду.

— Ну, раз не будешь… — хмыкнула она. — Тогда ладно. Угощай, — «благосклонно разрешила» она, чем невольно заставила ещё раз улыбнуться меня.

Глава 9

Знакомые повторяющиеся действия успокаивают — это работает всегда. Это достаточно хорошо известный психологический приём. Я догадываюсь, конечно, как именно и за счет чего это так действует, какова сама механика этого процесса, но не стану задвигать свои догадки, словно непреложную истину. Важно ведь не то, как именно это работает, а сам факт — это работает.

Вот и сейчас: нож неторопливо и аккуратно проходился вдоль спинки располовиненного огурца, лежащего на разделочной доске, пластая его на тонкие полосы, которые затем, после лёгкого доворота пластиковой разделочной доски на девяносто градусов, будут совершенно такими же плавными движениями нарезаны на мелкие, неправильной формы и неодинакового размера, «кубики». Потом, то же самое будет проделано со второй половинкой и другими тремя большими огурцами, купленными в ближайшем супермаркете, как «гладкие среднеплодные».

После огурцов настанет черёд помидоров, после них лука… Всё это надо «покрошить», «сдобрить» специями, «умаслить» и перемешать.

«Покрошить» — забавное слово. От этого слова, кстати, если ничего не путаю, идёт и само старорусское название салата — «крошево». Отсюда же и «окрошка». То есть, всё основное и хорошее покрошили в крошево, а, что осталось — смахнули в «о-крошку»… Ну, по крайней мере, у меня эти вот слова и словоформы вызывают именно такую ассоциативную цепочку. Не стоит воспринимать её как-то иначе, кроме, как шутку. Может быть, глупую и неумелую, но на умные меня как-то в нынешний момент не очень хватает.

Ведь я крошу огурцы в салат под неотступным взглядом карих глаз сидящей возле стола напротив меня и до сих пор не оставившей мою скромную обитель социального педагога.

После моей провокационной выходки с её пакетом, она, против всех ожиданий, не стала строить обиженный вид и спешить на выход. Напротив — улыбнулась и решила остаться, составить мне компанию, раз уж она, всё равно, в своём графике на сегодня для этого освободила место.

Но, так как я отказался от её угощения и готовки, то теперь, как и обещал в прошлый раз, должен угостить её сам. В этот раз, она морально подготовилась и моих кулинарных изысков не боится. Даже готова их отведать… ну, почти готова. И почти не боится.

А я теперь стою в своём фартуке с принтом в виде гипертрофированно-мускулистого мужского торса перед столом, за которым она сидит, режу огурцы, стараюсь поменьше поворачивать голову в сторону этих карих, с искрами смеха в манящей глубине глаз. И совершенно не понимаю, чего ей от меня надо?

Блин, тетка! Тебе двадцать пять! Мне пятнадцать! У нас десять лет разницы! Зачем я тебе? Что ты хочешь из-под меня получить? Ну не верю, не верю я, что могу быть тебе интересен сам по себе! Не бывает такого. Как бы разные хентайщики, пишущие в мире моего основного тела, не изгалялись, всовывая сцены 18+ с подобными персонажами в свои «боярки» к месту и не к месту, но нет — такого просто не бывает. Пятнадцатилетняя тупая малолетка не может представлять какого-то интереса для женщины, уже закончившей не только школу, но и институт, успевшей уже немного хлебнуть этой жизни, понимающей уже, что смазливая внешность в мужике не главное. Не только для утех мужик женщине нужен. И даже не столько. Да и была бы она ещё — смазливая внешность-то!