Шрифт:
Закладка:
Ленин на это реагирует очень резко – в «Материализме и эмпириокритицизме» он яростно обрушивается на Маха, его российских последователей и, косвенным образом, на Богданова. Он обвиняет его в реакционной философии – это худшее из оскорблений. В 1909-м Богданов был исключен из редакционного комитета газеты «Пролетарий» – подпольного большевистского издания, а вскоре выведен из Центрального комитета партии.
Для нас представляет интерес критика Лениным Маха и ответ Богданова87. Не потому, что Ленин – это Ленин, а потому, что его критика – это естественная реакция на идеи, приведшие к квантовой теории. Эта критика относится и к нам, и поднятые в споре Ленина с Богдановым вопросы актуальны и в современной философии, играя ключевую роль в понимании революционного значения квантовой теории.
* * *Ленин обвиняет Богданова и Маха в «идеализме». С точки зрения Ленина, идеалисты отрицают существование реального мира вне духа и сводят реальность к содержанию сознания.
Если существуют лишь «ощущения», утверждает Ленин, то, значит, не существует никакой внешней реальности и я живу в солипсистском мире, где есть только я и мои ощущения. Я признаю в качестве единственной реальности только самого себя, то есть субъекта. Для Ленина идеализм – это идеологическое проявление буржуазии, то есть врага. Идеализму Ленин противопоставляет материализм, рассматривающий человека, его сознание и дух как аспекты конкретного, объективного, познаваемого мира, состоящего лишь из движущейся в пространстве материи.
Как бы ни относиться к его коммунистической идеологии, Ленин был, вне всякого сомнения, выдающимся политиком. Поражают и его познания в научной и философской литературе – если бы в наше время люди выбирали настолько же образованных политиков, то, может быть, они и действовали более эффективно. Но философ из Ленина не бог весть какой. Влияние его философских идей – это скорее следствие долгого политического доминирования, а не глубины аргументов. Мах заслуживает большего88.
В ответ на критику Ленина Богданов говорит, что она направлена не по адресу. Идеи Маха – это не идеализм и тем более никакой не солипсизм. Познающее человечество – это не изолированный трансцендентный субъект, не «я» идеалистической философии, а реальное историческое человечество – часть естественного мира. «Ощущения» не находятся «в нашем сознании», а представляют собой явления мира – это форма, в которой мир представляет себя для мира. Они воспринимаются не отдельным от мира «я», а кожей, мозгом, нейронами сетчатки, слуховыми рецепторами – то есть элементами природы.
В своей книге Ленин определяет материализм как убежденность в существовании мира за пределами сознания.89 При таком определении материализма Мах, безусловно, материалист, все мы материалисты и даже папа римский тоже материалист. Но для Ленина материализм – это исключительно представление о том, что «в мире нет ничего, кроме движущейся материи, и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени» и что в познании материи можно прийти к «неоспоримым истинам». Богданов обращает внимание на слабость этих безапелляционных утверждений как с научной, так с исторической точки зрения. Мир, безусловно, существует вне нашего сознания, но он сложнее, чем представляется в рамках такого наивного материализма. Считать, что мир либо существует лишь в сознании, либо состоит исключительно из движущихся в пространстве материальных частиц, – это ложное противопоставление.
Разумеется, Мах не считает, что вне сознания ничего не существует. Наоборот, его интересует как раз то, что находится вне сознания (что бы ни понималось под сознанием) – природа, частью которой мы являемся, во всей своей сложности. Природа представляется в виде множества явлений, и Мах рекомендует изучать явления, строить объясняющие их обобщения и структуры, а не постулировать лежащие в их основе реальности.
Радикальное предложение Маха состоит в том, чтобы рассматривать не явления как проявления объектов, а объекты как узловые точки явлений. Ленин неправильно толкует это как метафизику содержания сознания, как шаг назад относительно метафизики вещей-в-себе. Мах выразился очень четко: «[Механистичное] миропонимание представляется нам механической мифологией, не далекой от анимистической мифологии древних религий»90.
Эйнштейн неоднократно говорил, что он многим обязан Маху91. Критика (метафизического) допущения существования реального неподвижного пространства, «внутри которого» движутся объекты, открыла путь к эйнштейновской общей теории относительности.
В пространство, открытое маховским толкованием науки, в котором реальность чего бы то ни было не считается заведомо достоверной без наличия измерений, позволяющих разобраться в явлениях, пробирается Гейзенберг, чтобы лишить электрон его траектории и переистолковать его исключительно в терминах проявлений.
В этом пространстве открывается возможность реляционной интерпретации квантовой механики, в которой для описания мира допустимо использовать не абсолютные свойства каждой отдельной системы, а проявления физических систем по отношению друг к другу.
Богданов упрекает Ленина в его подходе к материи как к абсолютной, внеисторической и в маховском смысле метафизической категории. В особенности же он упрекает Ленина за отход от учения Энгельса и Маркса: история – это процесс, и сознание – тоже процесс. «Научное знание растет, – пишет Богданов, – и принятое в современной науке понятие материи может оказаться лишь промежуточной стадией на пути развития сознания. Реальность может оказаться сложнее наивного материализма физики семнадцатого века». Эти слова оказались пророческими: через несколько лет Гейзенберг открыл дорогу на квантовый уровень реальности.
Не менее впечатляющим оказался и политический ответ Богданова Ленину. Ленин говорит об абсолютных истинах и представляет исторический материализм Маркса и Энгельса как нечто, установленное раз и навсегда. Богданов замечает, что такой идеологический догматизм не только не учитывает динамику научной мысли, но и приводит также к догматизму политическому. «Русская революция, – говорит Богданов, – в последовавшие за ней бурные года породила новую экономическую формацию. Если, как утверждал Маркс, развитие культуры находится в зависимости от структуры экономики, то послереволюционное общество должно быть способно породить новую культуру, которая не может оставаться на уровне возникшего еще до революции ортодоксального марксизма».
Политическая программа Богданова состояла в передаче власти и культуры народу, с тем чтобы создать условия для расцвета новой плодотворной коллективистской культуры, как об этом мечтали революционеры. Ленинская же политическая программа, наоборот, предполагала усиление революционного авангарда – носителя истины, который должен был вести за собой пролетариат. Богданов предрекал, что ленинский догматизм заморозит революционную Россию, превратив ее в ледяную глыбу, не способную к дальнейшей эволюции, задушит завоевания революции, доведет ее до маразма. И эти его слова оказались пророческими.
* * *«Богданов» – это псевдоним. Один из многих других, целью которых было скрыться от глаз царской охранки. Его настоящее имя Александр Александрович Малиновский – второй из шести сыновей сельского учителя. С малых лет в
