По узловой был снова нанесен бомбовый удар. Через сутки подпольщики сообщили о больших потерях немцев. Что удивительно, по сообщениям летчиков, станция горела еще до начала бомбардировки. Это существенно облегчило удар наших самолетов. Один из летунов даже сказал, что, мол, «раскатали этих сук поганых как на учениях». Такое редко тогда у нас получалось. Очень редко!..

Разведывательное начальство стало подумывать о награде для героини. Ей сообщили адрес на узловой, где она может взять запасные батарейки для рации. Девчонке начинали верить.

Немцы тоже не бездействовали. В партизанском (или полупартизанском) отряде «группу Жанны» ждала засада. Немецкая «абвер»-команда сумела нащупать засевшую в лесу группу из тридцати окруженцев и вела с ней активную работу. Немцам важно было, чтобы партизаны сами перешли на их сторону. Для этого в группу внедрили своих людей из блатных уголовников. Их было пятеро. Отчаянные, злые, уже замаранные в крови, они отлично понимали, что пути назад для них нет. Подобная «подстава» явно облегчала уничтожение «группы Жанны», потому что та рано или поздно должна была выйти на них.

Короче говоря, когда к партизанской группе вышла вооруженная группа из пяти человек с молоденькой девушкой, ее фактически уже ждали. Блатные сразу сунулись вперед… Им была важна инициатива в разговоре, а кроме того, им уже сообщили, что главная в группе, которая на них выйдет — молодая девушка. Ее обязательно нужно взять живой и найти рацию.

Наверное, немецкие агенты были довольны началом операции. Они много говорили, скалили зубы и даже предлагали выпить за «дружбу». Их немного настораживало, что девушка мало говорит, что ее взгляд хмур и явно недобр, а ее товарищи тоже не спешат проявлять дружелюбия. В общем, разговор явно не клеился. Он становился все суше, резче, а в голосах людей с той и другой стороны вдруг начали прорываться раздраженные нотки. Слово цеплялось за слово, реплика — за реплику и тон разговора становился все выше и выше.

Они стояли друг против друга — пятеро партизан «группы Жанны» и прямо перед ними пятеро блатных — «руководство» партизанского отряда «Красное знамя». Чуть дальше, за их спинами, — весь остальной лесной отряд окруженцев.

Первой начала стрелять Жанна. Это было почти безумием открыть огонь из слабенького «нагана» по пятерым уголовникам. Ни одна пуля не убивает сразу, а физически сильный человек, даже получив пулю в грудь, может оказать самое ожесточенное сопротивление. Тем не менее уголовников уничтожили почти мгновенно. Стреляли все: люди из «группы Жанны», уголовники, а главное те, кто стоял за спинами уголовников. Именно они, и решили исход скоротечного боя. Тут суть в том, что каждый из них в течении трех минут — вряд ли общение Жанны с уголовниками заняло больше — был вынужден принять решение на чьей он стороне. Такое трудно назвать «моментом истины», но все-таки что-то такое в этом было — люди поверили именно Жанне. Поверили и пошли за ней.

В результате перестрелки было убито семь человек и шестеро ранено, в том числе Жанна. Пуля пробила ей плечо, но не задела кость. Трупы уголовников и еще одного человека, который попытался стать на их сторону выбросили в болото.

Уже через неделю немцы объявили крупное денежное вознаграждение за информацию о «бандитке Жанне». Они говорили о том, что еврейские комиссары специально дали девушке такое «историческое имя», носить которое советская комсомолка не имеет права.

Гауптман Хеске клялся, что он никогда и нигде не сталкивался с таким неуловимым отрядом. Казалось, партизаны были везде, но главное, они отличались какой-то особой наглостью. Они рвали связь, срывали поставки продовольствия, уничтожали мелкие гарнизоны, подрывали все, что представляло из себя хоть какую-то ценность для оккупационной власти, а потом бесследно исчезали.

Гауптман жаловался, что перестал спать по ночам. Он устраивал засады в деревнях, на дорогах и, умоляя начальство, снимал с эшелонов едущих на фронт солдат. Леса — прочесывались, копны сена — перерывались до последней соломинки, подвалы — подрывались, а сараи — сжигались.

Когда гауптман Хеске понял, что у Жанны наверняка есть осведомители среди полицаев, он расстрелял каждого третьего, то есть всех тех, кто вызывал хотя бы малейшее подозрение. Но диверсии не прекращались. И только в феврале Жанна вдруг исчезла… Потом гауптман узнал, что в партизанском отряде появилось новое руководство, а о самой Жанне почти перестали говорить. Это показалось Хеске странным, потому что с точки зрения пропаганды девушка представляла огромную ценность.

Желание найти Жанну у гауптмана Хеске не уменьшилось. Да, он прекрасно понимал, что поскольку в партизанском отряде появились другие командиры то, наверное, теперь девушка стала простой радисткой. Но и захватить радистку было бы верхом удачи. Хеске очень хотелось взглянуть на Жанну. Взглянуть, а потом выстрелить ей в лицо… Пусть теперь Жанна была простой радисткой, она все равно она оставалась русской «Жанной Д’Арк», — символом сопротивления.

В конце концов, тонкий нюх бывшего полицейского и разбросанная по деревням агентура вывели Хеске к небольшому селу. Последний раз девушку заметили там, а главное, никто не видел, как она покидала его.

Гауптман не стал спешить с операцией захвата. Сначала он выставил секретные дозоры, потом уплотнил их и, в конце концов, превратил в непроницаемую стену. Окружение села происходило в течении двух дней, а к полудню третьего немецкий отряд вошел в село.

К удивлению, Хеске, первая же жительница показала ему на дом, где была Жанна. Возле дома гауптман заметил небольшую толпу. Даже увидев немцев, сельчане не поспешили разойтись.

Хеске уколола неприятная мысль, что произошло что-то не очень хорошее. Он подошел к ближе и через переводчика поинтересовался, что происходят.

Отвечал староста, старик с невыразительной внешностью:

— Умерла она, ваше благородие… Сегодня утром и померла.

Хеске холодно спросил, кто умер.

Старик опустил голову и усмехнулся:

— Жанна, ваше благородие, кто же еще-то?.. Хотя, конечно, сейчас любой запросто на тот свет уйти может… Война, понимаешь, ваше благородие, штука злая.

Гауптман оттолкнул старика и прошел в дом. Староста не врал. В центре горницы стоял гроб, в нем лежала мертвая девушка. Худое, бледное лицо делало ее похожей на ребенка.

— Два дня назад пришла, — продолжил свои пояснения староста, хотя его об этом никто не