Шрифт:
Закладка:
9
Ева в душе. Теплая вода окутывает ее целиком. Где-то вдалеке слышен смех дочерей, она скребет тупой бритвой у себя под мышкой. Мэй пронзительно хохочет, следом за ней Хлоя.
— Стой, Хлоя, хватит! — кричит шестилетняя Мэй, хотя явно не хочет, чтобы старшая сестра останавливалась.
Ева вздыхает. Они в это время должны одеваться и собирать рюкзаки. Но внизу Эндрю, его задача — проследить за ними.
Ева закрывает глаза и намыливает волосы. Стоя в пене, она представляет, будто находится совсем не здесь… например, сидит на высоком стуле в темном баре, в руке бокал с коктейлем, рядом свеча, которая отражается в полированной стойке. Она что то говорит мужчине, сидящему тут же, тот наклоняется вперед, протягивает руки и пытается обнять ее. Его прикосновения обжигают…
— Ма-а-а-ам!
Ева открывает глаза и снова быстро закрывает их. Поздно. Пена уже попала на слизистую.
— Блин!
— Ты сказала плохое слово.
— Да. Да, сказала.
Она сует голову под душ, смывая пену, и когда вновь открывает глаза, видит Мэй, которая стоит возле душевой кабины в розовых пижамных штанах с единорогами и в школьном жакетике. Ее руки и рот измазаны мармитом[1], лицо искажает капризная гримаса.
— Мама, Хлоя хочет меня убить!
— Да что ты, милая, нет, конечно!
— Она садится на меня и заставляет нюхать папины ботинки.
Ева закатывает глаза и спрашивает:
— Ну и по поводу чего такие пытки?
— Просто она хочет смотреть «Скуби-Ду», а я «Щенячий патруль».
— А я думала, что запретила вам смотреть телевизор перед школой.
Мэй тут же спохватывается:
— А папа разрешил.
— Сейчас разрешил? — Ева вздыхает. — Я спущусь через минуту и поговорю с Хлоей. И с папой. Договорились?
Мэй победоносно бросается на душевую перегородку.
— Я люблю тебя, мамочка! — кричит она, целуя стекло и оставляя на нем липкие коричневые мармитовые отпечатки.
Глядя на них, Ева пытается убедить себя, что все это ерунда, главное же — их привязанность друг к другу, наклоняется и прижимается к расплющенным коричневым губам дочери с другой стороны душевой кабины.
— Я тоже тебя люблю. А теперь беги одеваться и держись подальше от сестры.
Мэй медленно выходит из ванной, оставив Еву, которая в спешке пытается вытереться полотенцем и кое-как натянуть одежду. Через двадцать минут они все уже должны сидеть в машине.
Внизу она видит Хлою, которая сидит на спинке дивана и лениво забрасывает в рот кукурузные хлопья. Всё еще в пижаме и со всклокоченными волосами. Телевизор орет на полную громкость. Диванные подушки разбросаны по полу, из опрокинутой напольной вазы с цветами прямо на ковер льется вода, стойка с обувью, которая должна стоять в прихожей, валяется перевернутая посреди гостиной. Телевизор продолжает орать отвратительно бодрую музычку.
— Хлоя, что, черт возьми, тут происходит?!
Дочь с трудом отрывает взгляд от телевизора и смотрит на мать.
— Почему ты не одета и почему здесь такой бардак?! Где твой отец?
Хлоя пожимает плечами так беззаботно, как только умеют девятилетние девочки, у которых нет никаких забот.
— Папа на кухне.
Мэй, по-прежнему полураздетая, зато в кроличьих ушках на голове, появляется в гостиной.
— Почему вся обувь здесь? — Ева уже на взводе.
— Мэй бросалась в меня ею.
— А она назвала меня лялечкой!
— Она и есть лялечка, раз все еще боится Скуби-Ду! — кричит Хлоя в ответ и снова утыкается в экран.
Это становится последней каплей, терпение Евы лопается, она хватает пульт и, не обращая внимания на протестующий крик дочери, выключает телевизор.
— Вы обе, быстро уберите здесь все! Прямо сейчас!
— Но это несправедливо, — начинает причитать Мэй. — Я вообще тут не виновата.
Ева ставит на место вазу с цветами, глядя, как стекают на ковер последние капли воды.
— А теперь, — грозно рычит она, — я не хочу слышать от вас ни слова!
Хлоя шагает через всю комнату, ставит на место стойку для обуви и с грохотом швыряет в нее кроссовки Эндрю, после чего нарочито громко и драматично вздыхает.
— Ты такая змея подколодная, — говорит Мэй, начисто забыв об утренних боях со старшей сестрой и теперь объединившись с ней против матери.
На кухне Эндрю смотрит не отрываясь в экран своего ноутбука, вокруг него собралась целая батарея грязных мисок, чашек и тарелок с недоеденными тостами. На подоконнике голосит радио, в раковине валяется кастрюля с остывшей и присохшей к ней овсянкой, на столе — лужи кофейной гущи. Открытая бутылка молока киснет возле холодильника.
Ева, стоя в дверях, полыхает от злости.
— Ты в порядке, дорогая? — спрашивает Эндрю, наконец отрываясь от ноутбука.
— Нет, я не в порядке, — кричит она, подлетев к подоконнику и выключая радио.
— Я просто пытался заглушить их вопли, — начинает оправдываться он, улыбаясь. — Ничего же страшного не произошло?
— Не произошло. Только девочки разгромили гостиную и при этом ни та, ни другая совсем не готовы к школе.
— Прости, я отвлекся немного. Кажется, они там прекрасно провели время без меня.
Ева смотрит на мужа, приподняв бровь.
— Что?
— Там уже началась третья мировая, а ты даже не обратил внимания! И вообще, ты обещал помогать мне хотя бы по утрам, хотя бы немного.
— Но я же тут.
— Ты не тут. Тебя вообще тут нет. Ты в своем ноутбуке!
— Они же не маленькие, Ева, за ними не надо приглядывать каждую секунду. — Эндрю улыбается: — И вообще, никто не пострадал, все на месте и даже в целости и сохранности.
Ева вздыхает. Дело не в этом. Она оглядывает беспорядок на кухне и представляет, что сейчас ей предстоит выдержать еще одно сражение — на этот раз с расческами и обувью, потом будет гонка до школы, они обязательно забудут что-нибудь дома — физкультурную форму или ноты. Вспоминает, что скоро у нее смена в кадровом агентстве, где она работает на полставки. Возможно, это не столь важная и ответственная работа, как у Эндрю, но у нее тоже есть обязательства, она должна выполнять их. Ева думает о том, что скоро уже суббота, а столько всего нужно успеть до свадьбы, и список дел все растет. Как растет и напряжение между Кит и Марго. И тут же она представляет Сибеллу, которая сидит за одним столом с ними на пятничном семейном ужине. Она думает обо всем этом сразу и задается вопросом: как же, черт возьми, она справится со всем, что навалилось и что
