На лице Арона пятнами проступила краска, светлые – отцовские – глаза превратились в щелочки. Он вдруг стал до того похож на ее покойного мужа, что рука дернулась к воротнику – дышать стало трудно. Перед ней словно возник из небытия Гарольд – такой же рыжий, крепкий, так же вздернут подбородок, и взгляд такой же – ненавидящий и надменный.

Арон выдвинулся вперед, как будто собирался напасть. Сжал кулаки.

– Ну? Ты и на мне свои заклятия попробуешь? – тихо, со страшной угрозой в голосе, произнесла Тильда.

Ноздри Арона раздувались от гнева.

– Могу и попробовать!

Решение вспыхнуло мгновенно.

– Прекрасно! Сегодня же напишу дядюшке Рейнарту в Оррими и отправлю тебя в орден Смирения. Поедешь туда! И будешь пробовать свои заклинания там!

Она сама не верила, что говорит это – даже если бы сын имел силу, она бы не отправила его в монастырь. Арон округлил глаза – и задохнулся, не смог ничего ответить.

– Я никуда не поеду! – Арон вскочил на ноги. От возбуждения он кричал так, что слышно, наверное, было во всем доме. – Еще чего! Я не собираюсь становиться монахом! Это же… Это же на всю жизнь!.. Я не хочу!

– Не обсуждается, – отрезала Тильда. – Поедешь. Никто тебя спрашивать не будет. Мне не нужно, чтобы ты распугивал людей своим колдовством! Отец Грегор говорил, что у тебя пройдет вспышка силы, что ты не можешь быть служителем Многоликого… А вот как оказалось! Каково – взрослого мужчину оглушить! Просто так!

– Он не хотел меня пускать домой!

– И правильно! Посмотри на себя! Одежду уже не починить! Башмак где-то потерял!

– Подумаешь!..

– Подумать тебе бы не мешало! – оборвала его Тильда. – Хоть раз!

Вид у Арона был непонимающий, кислый и злой одновременно. Он словно пылал, таким красным было его лицо, так неистово рыжели его короткие, торчащие во все стороны волосы.

– Ненавижу. Ненавижу тебя. – В глазах его стояли слезы, а голос звенел. – И храм твой ненавижу. Пусть он обвалится!

На миг Тильда замерла.

– Что ж, в Оррими ты избавишься от моего общества, – слова горчили, как подгоревшая хлебная корка, но Тильда говорила. – И может, там тебя наконец научат манерам.

Они стояли друг напротив друга, и Арон тяжело дышал.

Глядя на сына, Тильда ужаснулась всему сказанному в сердцах. Но было поздно. Несправедливые, неправильные слова – как кирпичи, из которых можно выстроить высокую и крепкую стену.

Арон порывисто бросился к сундуку, сдернул с него деревянного генерала Тоймара, и Тильда не успела ничего сделать, как сын подошел к окну, что-то хрустнуло, и обломки полетели в сад.

Обернулся к ней, выпучив глаза цвета недозрелого крыжовника, глядя так, будто пригвождал навсегда к полу.

Успокоиться. Мыслить холодно. Вздохнуть.

– Ложись в постель, – ледяным тоном произнесла Тильда. – Сейчас придет лекарь. Ты наказан.

Но Арон продолжал стоять посреди комнаты, упрямо подняв исцарапанный подбородок.

– Я убегу, если ты меня в Оррими отправишь, – прошипел он.

И, глядя в его решительное лицо, Тильда поняла: убежит. И ничто его не удержит – ни заборы, ни запертые двери, ни она сама.

…Слова загораются и гаснут, не находя выхода, застывают льдинками на языке. Превращаются в неподъемные камни, в тяжеленные гранитные глыбы.

Все замирает, словно попав под оглушающее заклятие. И Тильда видит, как медленно, будто во сне, распахивается дверь и возникает темный силуэт, худой и сутулый на фоне янтарного прямоугольника.

Оцепенение резко разбивается, и оба они вздрагивают.

– Простите, госпожа, я стучал, но мне не ответили… – Тильда узнает в человеке, стоящем на пороге комнаты, лекаря Дариона Терка. За его спиной маячит Мэй, заглядывая в спальню через плечо мужчины.

– Госпожа, я сказала мастеру Терку заходить… – начала было девушка и вдруг попятилась назад, словно увидела призрака. Но Тильда ответила спокойно, хотя лицо горело:

– Спасибо. Отец Терк, прошу вас.

Пока лекарь здоровался, вынимал из сумки инструменты и склянки, пока мягко, но настойчиво уговаривал Арона сесть, Мэй прошептала:

– И еще, госпожа… К вам дама. Ожидает в парадных покоях.

Тильда сдвинула брови, глядя краем глаза на сына, который что-то тихо отвечал целителю.

– Кто? – все же поинтересовалась она.

– Госпожа Корнелия Райнер.

Выйдя из комнаты сына, Тильда прислонилась к стене и закрыла глаза. Глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, но чувство было такое, будто внутри волнуется темная тяжелая вода, и никак ее не унять. Она постояла немного, глядя перед собой.

Обжигающая темнота внутри постепенно остывала.

Негнущимися пальцами Тильда сняла передник, перепачканный кровью, и усилием воли заставила себя спуститься по лестнице на первый этаж. Меньше всего ей хотелось сейчас видеться с чужими людьми, плести из незначительных пустых фраз рваное полотно разговора.

В мутном зеркале, что висело на лестничной площадке напротив парадных дверей, она столкнулась со своим отражением – угрюмым и суровым. Сведенные к переносице брови и тяжелый взгляд не красили ее, и казалось, что тревоги и заботы лежат на ней старинным оплечьем, давят, пригибая к земле.

Корнелия Райнер ждала ее в полутемной зале, разглядывая картины и медные стенные подсвечники с круглыми отражателями, и обернулась, когда Тильда вошла в комнату.

– У вас весьма необычный дом, госпожа Элберт. Позднеимперский стиль, полагаю. В закатные дни Империи настроения в обществе царили упаднические, и это, разумеется, отразилось на искусстве. Все это черное дерево и медь… Пожалуй, ваш дом – одно из последних мрачных свидетельств той эпохи, – заключила женщина.

– Что-то же должно напоминать людям, что империи рушатся – время от времени, – вежливо-холодным тоном ответила Тильда. – Прошу, садитесь, – она указала на кресло.

Корнелия Райнер улыбнулась на это – насквозь неискренне – и приняла предложение.

По долгу службы Тильде приходилось иметь дело с ниархами, министрами и сенаторами, но в дома знати она вхожа не была. Поэтому с Корнелией Райнер знакомство ограничивалось редкими встречами в Канцелярии и соседством: дом, а вернее, дворец Райнеров располагался через квартал от дома Тильды.

И что понадобилось от нее сенатору, Тильда не понимала. Мысли по кругу возвращались к Арону, к тому, что нужно написать письмо в монастырь Отречения в Оррими, двоюродному дядюшке, его настоятелю – к будничным и привычным заботам. Но, по крайней мере, ее гнев немного утих, остуженный светским ледком госпожи Райнер.

– Надеюсь, я не отвлекла вас от работы? – Кажется, Корнелия Райнер заметила ее рассеянность. В голосе сенатора звучали тщательно выверенные нотки сожаления.

– Я бы сказала, что сегодня вам повезло. Обычно я не бываю дома в это время, госпожа сенатор. – Учтивость давалась Тильде как никогда тяжело. – Но и дома у меня всегда много дел.

– Не сомневаюсь, что так и есть. – И, несмотря на то что сказано это было ровно, Тильда почуяла за словами что-то подспудное.

Ледяное презрение сквозило в красивом тонком лице женщины, в обманчиво-расслабленной позе. Тильда отметила ее безупречный наряд: прекрасно пошитое зеленое платье, отделанное широкой серебряной тесьмой, тончайший кружевной воротник, со вкусом подобранные украшения, явно очень дорогие, но неброские. Корнелия Райнер умела произвести впечатление, а сейчас она явно надеялась смутить Тильду.

Дамы из света так предсказуемы.

– Тогда предлагаю не тратить время на любезности. – Тильда постаралась, чтобы это не звучало слишком резко, но по тому, каким застывшим взглядом Корнелия Райнер одарила ее, поняла, что женщина молчаливо ее осуждает.

– Хорошо. Предмет нашего разговора крайне неприятен мне, и я надеюсь на полное понимание с вашей стороны. На полное понимание, как матери. Думаю, вы догадались, что речь пойдет о моем сыне, – начала госпожа Райнер мягко и вкрадчиво.

– Простите, но я не понимаю, о чем вы, – так вежливо, как могла, ответила Тильда. Но больно резануло в груди: значит, Арон все-таки подрался с сыном госпожи Райнер!..

Тильда вспомнила, что слышала что-то о Рори Райнере от Арона. Но что именно? Да, несколько месяцев назад он кого-то побил. Тильда не была склонна осуждать незнакомых людей, тем более – верить Арону с его постоянной ненавистью к кому-нибудь из сокурсников. Но тревожный звоночек все-таки прозвучал.

– Ваш сын уже вернулся? – Корнелия Райнер изящно приподняла бровь. В наблюдательности ей отказать было трудно, и улыбка скользнула в уголках губ при взгляде на платье Тильды, на манжетах которого засохли бурые пятна крови. – Я бы хотела с ним поговорить.

– Объясните, что произошло.

– Полноте, госпожа Элберт, вы прекрасно все знаете, – голос Корнелии Райнер стал жестче. – Речь идет о том, что ваш сын избил Рори. Причем очень жестоко. Я ожидаю публичных извинений от вас и от вашего сына, возмещения расходов на лекаря, а также хочу, чтобы вы забрали сына из школы.

Тильда с досадой подумала о том, что так и не выяснила у Арона обстоятельств драки.

– Мне хотелось бы думать, что вы понимаете вину вашего сына в произошедшем, – продолжила Корнелия Райнер. На ее холодно-надменное лицо смотреть было невозможно: такое превосходство читалось в нем!

– Я не могу судить о том, чего не видела своими глазами. А вы видели драку? Или знаете обо всем лишь со слов вашего сына?

Корнелия Райнер не изменилась в лице, но от неосторожно-резкого движения качнулись тяжелые золотые серьги.

– Я надеялась на ваше здравомыслие и понятия чести… Что ж. Видимо, таковых понятий для вас