В вагонах поезда тесно, душно, но выбора не было. В Гавр прибыли утром. Первым делом поели, направились к порту. На углу улиц увидели шарманщика. Они в Петрограде были уже редкостью. Появление фотографов, граммофонов начало вытеснять уличных музыкантов. В граммофоне можно поменять пластинку, а вместе с ней и мелодию. В шарманке, этом мини-органе, внутри деревянный вал с выступами, меха, подающие воздух на пищики. Чтобы поменять мелодию, необходимо сменить вал, удовольствие дорогое. Стоит начать крутить ручку, шарманка заиграет мелодию. Если в Германии это чаще всего «Ах, мой милый Августин, Августин…», то в России «Разлука, ты разлука». Увидев прохожих, шарманщик завертел рукоять. На верхней панели стали перемещаться деревянные фигурки, смешно дергая руками. К удивлению Матвея и Федорова, шарманка заиграла «Разлуку». Подошли, все равно торопиться некуда, дослушали. Потом спросили:

– Россиянин?

– Так точно, ваш бродь!

– Откуда ты тут взялся?

– Да откуда и вы, из экспедиционного корпуса, третья бригада.

– Откуда узнал?

– Так ведь выправка у вас офицерская. А еще – остановились послушать. Французы мимо проходят и не подают.

– Тогда зачем стоишь?

– Хоть какая-то копейка, тьфу – сантим, никак не привыкну, падает в кепку… Иначе бы уже с голоду сдох.

– На родину тянет?

– Еще как! Пешком бы пошел, да фронт, до России-матушки пешком никак. Поезда тоже не ходят, на пароход денег нет.

– Как звать тебя, солдат?

– Толоконников, Охрим.

– Откуда будешь?

– Пскопские мы.

– Ел ли сегодня?

– Второй день не емши.

Матвей подал ему франк.

– Иди, перекуси, я шарманку посторожу.

– Спаси вас господи за доброту!

Шарманщик поклонился в пояс, направился в столовую.

– Матвей Павлович, а вдруг денег не хватит, а вы ему подаете?

– Бросить солдата на произвол судьбы? Его согласия не спросили, когда с корпусом во Францию отправили. Сейчас без денег, без жилья, без знания языка.

– Так-то оно так.

Через четверть часа шарманщик вернулся. Матвей спросил:

– А шарманку где взял?

– Не украл, не беспокойтесь, ваш бродь, дали.

– Мы попробуем на пароход сесть. Не хочешь присоединиться?

– Шутите?

– Разве я похож на клоуна?

– С великим удовольствием! Только шарманку отдать надо. Все же не вор я.

Охрим набросил на плечо широкий кожаный ремень, все же шарманка весила пятнадцать фунтов, понес в проулок. Вернулся почти бегом, опасался – уйдут офицеры, не дождутся. Охрим знал, где порт, повел. У самого входа повернул направо.

– Нам, ваш бродь, к грузовому причалу надо. Пассажирские пароходы ныне редко ходят, война, не до путешествий. А грузы возят. На этих пароходах две-три каюты для пассажиров есть, которые груз сопровождают. И кубрики для команды. Лучше всего наняться в палубную команду. Работы простые, кормежка за счет владельца, каюта.

– А чего раньше не нанялся?

– Так в Петроград али Архангельск рейсов нет. А завезут в какую-нибудь Англию, как я оттуда? Языков не знаю и без денег?

– Логично.

Для начала прошли вдоль причала, читали названия кораблей, разглядывали флаги принадлежности, потом Охрим сказал:

– Пароходы регистрируют там, где подати поменьше. Нам-то что до этого? У матросов спрашивать надо, куда пароход идет.

Оно верно. Мелочь, но не знаючи можно долго бродить. Уже у четвертого парохода вахтенный матрос у трапа сказал, что завтра выходят в море, вроде как механик говорил – в Гетеборг. Объяснялись на дикой смеси английского, французского и немецкого. Но понимали. Матвей попросил разрешения пройти к капитану или старшему помощнику.

– Йес, ком.

Поднялся Матвей по трапу. Судно грязное, в угольной пыли, через краску ржавчина во многих местах проступает. Да что говорить – не круизное белоснежное судно, а морской работяга. На ходовом мостике нашел старшего помощника, изрядно навеселе, с бутылкой виски в руке.

– Кочегары нужны. Сможешь смену отстоять? Двенадцать часов это тяжело, парень.

– Нас трое.

– Работа всем найдется. Русские?

– Да, воевали во Франции.

– Вы не первые. Жалованья не будет, еда и койка.

– Вахтенный сказал, что идете в Гетеборг. Это правда?

– Истинная.

– Документы нужны?

– Я не в полиции служу. Мое дело – забить трюмы грузом и обеспечить ход этой старой посудине до порта назначения. Скажи вахтенному – пусть покажет места в кубрике и котельное отделение.

Матвей обрадовался. Все оказалось проще, чем он думал. Наивный. Действительность оказалась тяжелой. Их поставили в смену. Два новичка и два кочегара из старых. Кидать уголь в топку надо почти непрерывно. Вроде просто. Взял лопатой с лотка, швырнул в топку. Но бросать уголь надо туда, где он прогорел, иначе через колосники пойдет холодный воздух, температура пара в котлах упадет, а с ней и давление в паровых машинах. Уже через полчаса оба офицера разделись до пояса. Тела мокрые от пота. Через четыре часа адовой работы их подменили на короткий отдых. Федоров отдышался.

– Пока до Гетеборга дойдем, я сдохну.

От тяжелой физической работы отвыкли, с непривычки мышцы заныли, одеревенели. А через полчаса опять свисток и за работу. После смены кое-как обмыли лицо и руки забортной водой и на камбуз. Жиденький луковый суп, макароны с сыром, стаканчик желудевого кофе и два кусочка хлеба. Съели моментально. Федоров заметил:

– Зато не потолстеем.

Завалились на подвесные койки, сон сморил сразу. Ни качка не помешала, ни матросы сменных вахт. Кто-то приходил, другие поднимались, шли на вахту в котельную, к паровым машинам, на палубу к штурвалу. Плавание для всех троих превратилось в непрерывную череду – котельная, камбуз, кубрик. Матвей даже не видел, что за бортом. Одно хорошо, через восемь суток пароход входил в порт. Все трое сошли на берег. Новая проблема – после работы в котельной одежда годилась только в мусор. А костюмы были почти новые. В такой одежде их ни в поезд, ни в кафе не пустят, в цивилизованных странах с этим строго. Удивило другое. Идет война, в которую втянуты многие страны. А в Швеции гуляют люди, музыка звучит, нет той напряженности и тревоги в лицах прохожих, какая читалась в лицах французов.