Послышался такой знакомый вздох, но теперь такой понятный. Мужчина сел за стол и поднял на меня глаза. Глаза совсем не старого человека. Не уставшего, а грустного. Меня отчего-то тоже взяла тоска. Захотелось обнять его. Или отвести наверх к нам. Чтоб мама и его накормила так, чтоб сложно дышать было. Хотя, наверное, не стоит. Может, это только я такая приземлённая, а этого печального человека радуют совсем другие вещи.

Я задумалась. Пробежалась взглядом по комнате ещё раз. На столе по правую руку заметила рамку с фотографией. На ней юноша, чем-то похожий на сидящего передо мной мужчину, обнимал девушку. Чем-то похожую на меня.

— Кто… кто это? — во рту пересохло, и слова нехотя слетали с языка.

— Твоя мама. Она не рассказывала? Мы с ней учились в одном классе.

Я медленно помотала головой. Не рассказывала. В нашей семье сосед всегда был чудиком, о котором нужно заботиться, а не бывшим одноклассником. И не только одноклассником, судя по фотографии. Но это значит, что сосед того же возраста, что и моя мама? Я ещё раз взглянула на ссутуленные плечи, серое лицо хозяина квартиры. Моя мама не настолько старая. Она у меня ещё о-го-го.

В голове возникли картинки детских воспоминаний. Мамин туалетный столик, духи и косметика, которые брать нельзя. И кукла, которую брать «правда-правда совсем нельзя». Она была, конечно, не такой, как те, что стоят здесь на полках. Но в глазах читалось то же тепло, а мягкая улыбка делала лицо таким же живым, как у окружавших меня красавиц.

— Вы для мамы куклу тоже делали?

Мужчина на секунду замер, а потом едва заметно кивнул. Он взял фото с ним и мамой в руки.

— Да, самую первую. Хотел удивить, сутками работал над ней. — Сосед рассказывал мне их общую с мамой историю. За сдержанными словами читались невысказанные, но прожитые чувства. Мне стало неловко, словно я вмешиваюсь, подглядываю за чем-то личным, сокровенным.

— А потом слёг с пневмонией, с непривычки.

Последняя фраза вырвала меня из задумчивости.

— Из какой привычки? — уставилась я непонимающим взглядом на мужчину.

— С непривычки. Говорят же, что хорошие мастера работают с душой. Вот в моём случае это именно так и есть. Не попробуй я тогда сделать куклу, может, и по-другому моя жизнь бы сложилась. Но что уж теперь. В ту, самую первую, я вложил слишком многое, потому что… Ну ты же видела свою маму. В дар для такой девушки и целого мира будет мало.

Я облокотилась о стену, осознавая то, что рассказывал мне этот человек. В этих куклах вокруг действительно часть него. Это делает их такими настоящими? Поэтому он так выглядит? Потому что отдаёт раз за разом часть себя? Сосед между тем продолжал свой рассказ.

— Так я и стал кукольником. Учился ремеслу, много работал. Мама твоя ушла, но я её не сужу. Наверное, от моих кукол людям больше тепла достаётся, чем от меня самого.

— Почему вы не перестали? Ведь ваше ремесло, оно убивает вас. Рушит жизнь! — не задумываясь выпалила я и сама испугалась сказанного. Я боялась реакции Виктора Валерьевича на мой вопрос. Не посчитает ли он, что я назвала его глупцом? Но в голове не укладывалось, как этот человек с полным осознанием происходящего день за днём продолжал творить шедевры, обменивая их на силы, здоровье, жизнь.

— Когда ты найдёшь дело, которым захочешь заниматься всю жизнь, которое у тебя будет получаться действительно хорошо, ты примешь ту цену, какую оно попросит. — Впервые за много лет его голос мне не показался ни сиплым, ни слабым. В нём слышалась только твёрдая уверенность в собственном выборе. Как и в направленном на меня взгляде. Я кашлянула и неловко положила на угол стола кусок пирога, который до сих пор держала в руках. Кто из нас двоих ещё глупец. Отвела глаза в сторону, переступила с ноги на ногу. О чём говорить дальше, я не знала.

— Простите, мне стоило промолчать, — выдавила я.

— Не стоило. Это тот случай, когда лучше уж спросить и узнать. — Сосед уже не смотрел на меня. Он перебирал лежащие перед ним материалы, словно вспоминая, на чём остановилась его работа.

Посчитав, что разговор закончен, я попрощалась и попятилась в коридор. Сделав пару шагов, развернулась и направилась к выходу. Уже у порога я услышала тихий голос соседа.

— Спасибо, что навестила, Василиса. — Он стоял в дверном проёме, опершись на косяк. — Последнее время я что-то расклеился. А теперь вновь чувствую в себе силы.

Я с сомнением посмотрела на мужчину. Как бы он ни храбрился, а выглядел всё же неважно.

— Можно я сделаю для тебя куклу?

Я, кажется, икнула от удивления. Или от ужаса. Потому что теперь-то знала, что стоит за этими словами.

— Нет, нет, нет. Что вы, не надо, — зачастила я и замахала рукой.

— Я, может, никогда и не показывал, но всегда радовался, когда ты приносила мне гостинцы. Куклы стали мне семьёй. Но если бы всё могло сложиться иначе… Я бы хотел, чтобы у меня была такая жена, как твоя мама. И такая дочь, как ты. Приходи через неделю, за подарком.

Хоть слабым выглядел он, а сил сопротивляться и отговаривать не было у меня. Я молча прикрыла за собой дверь и, поднимаясь по лестнице, думала только о том, как рассказать обо всём произошедшем маме.

Прошло шесть дней. Я больше не ходила к Виктору Валерьевичу, но ждала намеченного им самим срока. Я читала в своей комнате, когда вошла мама с телефоном в руках.

— Вась, нужно сходить вниз. К Вите, — её голос был таким же бесцветным, как и побледневшее лицо. — Тётя Тамара звонила, его сегодня привезли к ним в больницу. Стало плохо в магазине. Нужно проверить квартиру: закрыты ли окна, дверь. Я одна не могу…

Тогда я первый раз ощутила, как тишина может давить. Молча мы спустились по лестнице. Дверь снова была не заперта. Из открытой в комнате форточки потянуло морозом по ногам. Зашли в мастерскую. Мама направилась к окну, а я остановилась у стола. Рядом с фотографией в рамке сидела маленькая кукла с золотистыми волосами совсем как у меня. Я взяла её в руки. Когда по ладоням разошлось мягкое тепло, непрошеные слёзы потекли по моим щекам.