С неба сыпалась изморось вперемешку с пеплом. Дымы Уайтчепела стекали по фабричным трубам, по стенам бараков и, пачкая туманы в черный, ползли вниз, к Темзе.

Ежась от холода, я втянула голову в плечи, сунула руки под мышки, но едва сделала пару шагов, как Джереми схватил меня за шиворот и толкнул к стене.

— Значит так, Тинка, — дохнул в лицо табаком кокни. — Предупреждаю один раз: решишь сбежать — я тебя выслежу и отделаю, родная мамка не узнает. Поняла?

Покрытый рыжеватыми волосками кулак был размером с мою голову.

— Да… — сглотнула я.

— Молодчага.

Деревянный тротуар прогнил, стоило ступить на разъезжающиеся доски, как те ухнули вниз, в грязь; скопившаяся под ними вода волнами пошла по настилу. Вскоре она захлюпала в ботинках, до самых колен вымочила штаны. Сырой ноябрьский ветер забрался под старый пиджак, под дырявый свитер, взъерошил волосы. Если бы я была одна, то с больными глазами подалась бы к церквушке улицей ниже — в десять утра туда приезжает пожилая леди, раздающая милостыню с просьбой помолиться о пропавшем в Америках сыне; Джереми же гнал меня в сторону доков.

От очередного пинка я полетела на камни, но никто из прохожих не взглянул в нашу сторону — люди и нелюди Уайтчепела никогда не вмешивались в чужие дела. Только бежавший полуоборотень раздраженно рыкнул, вздыбив шерсть на загривке, и одним звериным прыжком перескочил через меня и заодно через грязь. На деревянном столбе, за который он, приземляясь, схватился, остались глубокие следы когтей.

Я поднялась и, оскальзываясь, побрела дальше.

Ночной Уайтчепел сменялся дневным. Улицы заполнили рабочие, спешащие на фабрики ко второму гудку, и лишь кое-где мелькали яркие шали жмущихся к стенам проституток. Тонкими голосами предлагали кресс-салат прозрачные, похожие на духов девочки, их перекрикивали продавцы газет:

— Новая жертва Потрошителя! Первое описание убийцы!.. Всего за два пенса! Энни Дарк [вольный авторский перевод прозвища Энни Чепмен, второй жертвы] найдена с перерезанным горлом!..

— Всего два пенса, мистер! — вынырнул перед Джереми мальчишка.

Джереми отвесил ему подзатыльник и отобрал пачкающийся типографской краской лист.

Раньше я перебиралась на правый берег Темзы через Ландонский мост — когда бегом, когда ухватившись за чей-то экипаж или фургон, изредка на подводе — если извозчик не гнал, но в этот раз Джереми поймал меня за шиворот и потащил к воде. Паромщики его знали — Джереми-Булла, компаньона мистера Арчера, и предпочли не связываться, когда он, глумясь, просыпал монеты мимо ладони. А потом еще и втоптал их.

— Пошел, — толкнул он меня на хлипкий паром. Толкнул так, что я налетела на высокого мужчину в дорогом пальто и низко надвинутой шляпе.

— Простите, мистер, — пробормотала я.

Джереми снова встряхнул меня, развернул:

— Осторожно, сачок!.. Вот отец тебе задаст!.. Из дома сбежал, стервец! В доках околачивался! Мать с ума сходит… — не краснея, врал он, пока я, прижатая к его животу, чистила только что украденный кошелек. — Смотри у меня! — рыкнул Джереми.

Кошелек упал на настил, а после меткого пинка — в темные, почти черные воды реки.

— Из дома убегать нехорошо, — низким, чуть хриплым голосом сказал мужчина и отвернулся.

Я отстранилась от Джереми, истово завидуя мелькнувшей в тумане водяной крысе — работая хвостом как рулем, зверек старательно греб перепончатыми лапами.

— Стоять, — прошипел кокни, поймав меня за ухо, и снова завел волынку о принимающей сердечные капли матушке.

Так, за ухо, он спустил меня с парома, втащил в грязную улочку Саутворка.

— Сколько?

— Две кроны, восемь шиллингов, — отдала я монеты.

— Раззява и не заметил, — ухмыльнулся Джереми. — Еще два фунта [Джереми увеличил сумму], и будешь молодец. Проболтаешься Арчеру — убью, — потрепал он меня по макушке, пряча деньги.

Если Уайтчепел принадлежал полукровкам всех мастей, в Саутворке издавна заправляли гоблины. Их специфический прелый запах не перебивали ни дешевые духи и пудра борделей, ни кислый дух медвежьих арен, ни металл крови от кругов для петушиных боев, куда привел меня Джереми.

— Работай, — указал он на толпу мастеровых и прогуливающих уроки студентов.

Мысль раствориться в толчее мелькнула и исчезла. Отобрав у меня деньги, Джереми подобрел — но не на столько, чтобы потерять бдительность. Я сбегу позже, когда он уверится, что запугал меня, но не позднее, чем через неделю, потому что из Ландона надо выбираться, пока добрый хозяин не продал меня Сьюзан.

Я покорно кивнула и шагнула к рингу. Петушиный круг двадцати футов в диаметре был выкопан в земле и облицован диким камнем, окружен металлической сетью, которая не позволяла птицам выбраться. Дно покрывала солома в розовых разводах.

Серокожий судья-гоблин, привлекая внимание, с жутким скрежетом провел когтями по металлическому столу.

— Фландриец Лайон! — пролаял он, и в круг бросили крупного красно-желтого петуха. — Фьюри из Хиндостана! [бельгийский и индийский бойцовые петухи соответственно]

Я пригнулась, когда белый соперник Лайона чуть не задел мою макушку стальными накладками шпор. Внизу, на арене, мелькнула красная молния фландрийца, и я попятилась, не желая смотреть на брызнувшую кровь и взвившиеся в воздух перья.

Рев толпы оглушал. Я лавировала между пьяными от азарта мужчинами, стараясь не смотреть на их раззявленные рты с желтыми пеньками зубов, на перекошенные лица. Кошельки и монеты жгли руки. Орущий мастеровой в залатанном пиджаке с пустыми карманами заехал мне локтем под дых, я согнулась и под визгливый смех принимающего ставки гоблина вывалилась из толпы.

Хватая воздух, завертела головой, пытаясь высмотреть Джереми слезящимися от тусклого солнца глазами. Нужно смываться, пока бой не закончился — все схватятся за кошельки, и… И будет облава.

Кокни нашел меня первым. Он появился из-за спины, схватил меня за руку, ругаясь, потащил в подворотню.