Однако в этой длинной галерее не было ни одной живой души. Марк-Адем собрался с духом, протянул руку и тихонько постучал. Изнутри никто не ответил. Осмотревшись по сторонам, он постучал еще раз, уже сильнее. Постучав в третий раз, толкнул дверь, и, к его удивлению, она с легкостью распахнулась. Придя в ужас, он попытался закрыть ее обратно и даже протянул руку, чтобы схватить продолжавшую открываться с жалобным скрипом створку, но в это мгновение увидел, что в комнате никого нет. Он помедлил, сомневаясь, заходить ли ему в этот пустой кабинет. Он не мог припомнить, существуют ли какие-нибудь правила или официальные распоряжения относительно подобных случаев. Дверь наконец перестала скрипеть. Перед его застывшим взором предстали длинные скамьи вдоль стен. Постояв еще немного на пороге, он дотронулся рукой до рекомендательного письма, спрятанного за пазухой, набрался смелости и вошел. Черт бы побрал все это, пробормотал он про себя. Он вспомнил свой большой дом на Королевской улице, свою влиятельную родню, часто собиравшуюся по вечерам в огромной гостиной. Вспомнил, как спускался по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, два часа назад, когда мать и служанка дожидались его к завтраку. Утром, перед тем как пойти в столовую, он заглянул в просторную библиотеку, в которой на полу лежал небесно-голубой ковер, действовавший на него всегда успокаивающе при любых треволнениях. Но сегодня этого оказалось недостаточно. Он подошел к книжным полкам, чтобы достать, как всегда в подобных случаях, толстую тетрадь, на обложке которой под большой, украшенной золотом буквой Q было написано по турецки: «Qyprillinj denbaben». Ниже, с сильным наклоном, словно буквы писала рука, которой многочисленные перстни мешают держать перо, было добавлено французское слово: «Chronigue».

Марк-Алем глубоко вздохнул, словно пытаясь хотя бы ненадолго удержать воспоминание о доме, но оно быстро растаяло, вернув его во власть кошмара. Он уловил какой-то гул голосов, непонятно откуда доносившихся. Огляделся и заметил, что в комнате была еще одна дверь. Голоса, похоже, доносились из-за нее. Он посидел еще немного, прислушиваясь, но гул оставался все таким же невнятным, как и раньше. Теперь все свое внимание он сосредоточил на этой двери, за которой, как ему показалось, было тепло.

Опершись руками о колени, он долго сидел совершенно неподвижно. Что бы ни случилось дальше, сейчас он находился внутри здания, в котором мало кому доводилось бывать. Поговаривали, что даже министры могли входить сюда только по специальному разрешению.

Перед его мысленным взором вновь возникли страницы, которые он там, в домашней библиотеке, перелистывал так стремительно, что кончики его пальцев, казалось, рождали ветер. В его памяти всплывали скорее даже не убористые строчки рукописи, а буквы, менявшиеся в зависимости оттого, чьи руки их писали. Большая часть этих рук, похоже, принадлежала людям преклонного возраста или оказавшимся перед лицом бедствий, когда невольно возникало желание оставить об этом свидетельство для потомков.

Два-три раза он поворачивал голову к той двери, из-за которой доносились голоса, но чувствовал, что, даже если ему придется провести часы или дни в ожидании, он не встанет, чтобы отворить ее. Он будет ждать здесь, сидя на длинной лавке и благодаря судьбу, что смог добраться до этой приемной. Ему и в голову не могло прийти, что все произойдет вот так, настолько просто. Хотя, по правде говоря, не так просто все и было. Да и в самом деле, тут же осадил он себя, а долгий путь сквозь снег, а закрытые двери, а стражники в серо-голубых мундирах в пустынном вестибюле — так ли уж просто все это было?

И, сам не зная отчего, глубоко вздохнул.

В это время дверь распахнулась, и Марк-Алем вскочил на ноги. Кто-то выглянул из-за двери, увидел его и тут же исчез, оставив дверь приоткрытой. Изнутри послышался его голос.

Марк-Алем и сам не знал, сколько времени простоял в ожидании. Дверь оставалась приоткрытой, но теперь из-за нее доносились не голоса, а странное постукивание. Наконец вышел невысокий человек. В руке он держал ворох бумаг, к облегчению Марк-Алема поглощавших, похоже, большую часть внимания сотрудника. Тем не менее тот вопросительно посмотрел на него. Марк-Алему захотелось как-то извиниться за то, что вынудил коротышку выйти из комнаты, где наверняка было тепло, но под его взглядом Марк-Алем даже рта не смог раскрыть. Лишь рука его медленно вытащила рекомендательное письмо и протянула служащему. Тот протянул руку и собирался уже было его взять, но в то же мгновение отдернул ее, словно обжегшись. Он лишь наклонился к письму, мельком глянул и тут же выпрямился. Марк-Алему показалось, что в глазах у того мелькнула усмешка.

— Следуй за мной, — проговорил служащий и направился к двери, которая вела наружу.

Он вышел первым, и Марк-Алем последовал за ним. Какое-то время он пытался запоминать дорогу, но затем понял, что это было не только бессмысленно, но и попросту невозможно.

Коридор был длиннее, чем показалось вначале. Он слабо освещался из боковых проходов, в один из которых они в конце концов и свернули. Сотрудник постучался в какую-то дверь и вошел, оставив створку открытой. Марк-Алем остановился на пороге в сомнении, но тот знаком велел ему следовать за собой.

Еще не успев ощутить тепло, Марк-Алем уловил запах тлеющих углей. Посреди комнаты стояла медная жаровня. За деревянным столом сидел человек с мрачным вытянутым лицом. Марк-Алему показалось, что взгляд у того не только сейчас, но и еще перед тем, как он вошел, был прикован к двери, словно тот предвидел его появление.

Коротышка, теперь уже казавшийся Марк-Алему хорошим знакомым, подошел к сидевшему и что-то прошептал ему на ухо. Длиннолицый по-прежнему не отрывал взгляда от двери, будто в нее кто-то непрерывно стучал. Он послушал шепот подошедшего, затем что-то пробормотал, причем лицо у него осталось совершенно неподвижным. Марк-Алему показалось, что ничего не выйдет: ни его рекомендательное письмо, ни любые другие попытки повлиять на ситуацию ничего не значат для этих глаз, непостижимым образом прикованных исключительно к двери.

И тут ему что-то сказали. Его рука, преодолев враждебное сопротивление полы пальто, извлекла рекомендательное письмо, но, поскольку ему показалось, что от этого движения взгляд наблюдавшего за ним помрачнел, молнией мелькнула мысль, что он неправильно что-то понял, и хотел уже засунуть письмо обратно. Но рука низенького сотрудника потянулась именно за ним. Марк-Алем с облегчением протянул ему письмо. Однако обрадовался он преждевременно. Сотрудник, как и в первый раз, даже не коснулся письма. Рука его лишь очертила в воздухе некий маршрут, словно показывая, как надлежало следовать письму, чтобы прибыть куда нужно. Марк-Алем, совершенно растерявшись, понял наконец,