перед лицом войны многие надели крестики. Но бережёт меня щит».

Март. Письмо от бабушки. Написано ещё в декабре. Почерк дрожит: «Прощай, моя деточка! Да хранит тебя Бог!» Больше писем нет.

Ползти. Искать. По мёрзлой земле и смятому снегу. По осколкам льда. Ползти. По чавкающему весеннему месиву. По непаханым полям. По вытоптанной траве. Ползти и искать. Из зимы в лето. Изо дня в день. И не думать.

Июль 42-го. Под Богучаром. Артиллерийский батальон. Командир санроты указывает на майора, стоящего к ним спиной в группе других офицеров:

– Командир батальона…

«Папа? Это же папа! Он говорит… Папин голос!»

Вера бежит, раскинув руки:

– Папа! Папочка-а-а!

Со спины обнимает его за плечи и прижимается щекой.

Комбат оборачивается:

– Ты что, девчушка? Обозналась?

Вера захлёбывается слезами и обидой. Это не отец.

– Шувалова! Ты что творишь? Да я тебя…

– Отставить! – Это майор командиру санроты. Потом Вере: – После боя поплачем, девчушка. Иди готовься.

Бой. Бежать. Ползти. Щит. Искать раненых. Тащить. Окоп. Убедиться, что похожий на папу комбат жив. Снова за ранеными.

Танки! Щит. За раненым. Нашла. Тащить в окоп. Умер. Искать другого. Тащить. И этого убили.

С танками идёт пехота. Грохочут винтовки. Почему наши не стреляют? Майор!

Комбат лежал в окопе. В крови, без сознания. Вера приложила пальцы к его шее. Руки так тряслись, что и не понять, есть ли пульс. Прижалась ухом к груди. И тут майор застонал. Живой!

Вдруг стрельба стихла. Лязг гусениц приближался и дрожала земля. Танки прошли над окопом. Значит, наши отступили. Сейчас немцы пойдут добивать раненых. Если увидят офицера – возьмут в плен. Нельзя! Вера лихорадочно соображала. Раздались первые одиночные выстрелы и короткие очереди. Идут! Планшет! В нем документы. Вера сняла его с комбата и спрятала себе под гимнастёрку. Оттащила командира подальше от блиндажа: тут будет жарко. Так, теперь надо спрятаться под тела убитых.

Загремели взрывы со стороны блиндажа. Ищут живых в окопах. Вера обняла комбата. Укроет ли щит двоих? Иного выхода всё равно не было, стоило попробовать. Фашисты прошли мимо. Щит не подвёл. Скоро стемнеет, можно будет выбраться.

Ползти. Тащить. К реке. Добраться до рощи. Там можно укрыться.

Комбат пришёл в себя:

– Как зовут тебя, девчушка?

– Вера. Вы помолчите, товарищ командир. Фашисты могут вернуться.

Они вернулись, когда до рощи оставалось метров пятьдесят. Надо замереть, притвориться мёртвыми. Комбат снова в беспамятстве.

Немецкая речь всё ближе. Один из фашистов идёт прямо на них. Майор стонет. Услышат! Вдруг рядом с немцем хрипло, с усмешкой, по-русски:

– Получи, гад!

Взрыв гранаты. Болью пронзает колено. Крик сливается с грохотом. Фашисты стреляют на бегу, забирают своего и уходят стороной.

Вере снилось, что она на море. Отец держал её в своих сильных руках и качал на волнах. В лицо летели солёные брызги.

Она открыла глаза: над ней сомкнулись кроны деревьев, сверху падали капли дождя. Её несли в плащ-палатке.

– Комбат! – Вера встрепенулась. Нога взорвалась болью.

– Лежи, сестричка, жив командир, рядом несут, – улыбнулся ей боец.

Вера закрыла глаза и снова упала в руки отца.