Шрифт:
Закладка:
Он потрясающий.
В жизни не видела такого привлекательного мужчину! Подобных можно встретить разве что на обложках глянцевых журналов. И то под толстым слоем фотошопа.
Артём Александрович скорее шатен, чем блондин. В красивых медовых глазах под прямыми темными бровями мерцают электрические блики. Четкая линия высоких скул переходит в упрямый мужественный подбородок со стильно-продуманной небритостью, а чувственный рот с восхитительно полной нижней губой чуть приподнят в уголках… из-за лёгкой усмешки, которой только что не было! Он заметил, с каким восхищением я на него смотрю.
Обозлившись, усилием воли вырываю себя из-под власти гипнотического очарования, которое спровоцировала его голливудская внешность.
— Будешь что-нибудь? — любезно спрашивает он, чуть наклоняясь ко мне. Мои ноздри окутывает аромат дорогого парфюма. И к нему явно примешивается щедрое количество мужских феромонов, потому что от этого волнующего запаха что-то сладко сжимается внутри.
— Нет. Мне нельзя, — отвечаю ему, удивляясь все больше и больше. — Я на работе.
Артём Александрович пристально смотрит на меня. Внезапно он протягивает руку и касается моих волос. Его горячие пальцы заправляют локон за ухо, скользят по моей щеке, спускаются ниже… и ниже…
Меня опаляет жаром. Резко отстраняюсь.
Артём Александрович усмехается и подзывает одного из своих амбалов щелчком пальцев.
— Гоша, дай пакет.
Пакет мгновенно оказывается на нашем столе. Новенький, блестящий. Судя по форме, внутри лежит что-то продолговатое и твердое.
— Открой его.
Я заинтригована. Без лишних слов шуршу пакетом, засовываю руку и вынимаю… одну-единственную туфлю. Ту самую, голубую туфлю тридцать пятого размера, которую потеряла вчера.
Поднимаю изумленные глаза. Мой собеседник улыбается и вкрадчиво спрашивает:
— Теперь ты меня узнала?
Два дня назад
Звяканье стаканов и громкий смех за входной дверью слышен ещё на подходе. В нашем панельном доме стены прекрасно проводят все звуки, чем ежедневно «радуют» своих жильцов. Можно получить самые свежие новости из жизни соседей — скандалы, измены, бурное примирение, вопросы отцов и детей.
А вот в нашей квартире неизменная тема пьянства. Папаша бухает днями напролет.
— Катя, мне страшно… — шепчет моя младшая сестрёнка-пятилетка и прижимается ко мне — Опять папа чужую тётю домой привел.
— Не бойся, Настюш. Она посидит и уйдет.
Мы стоим на лестничной площадке перед своей дверью, пока я ищу в сумочке ключи. Сегодня воскресенье, и детский сад не работает, поэтому сестрёнку выгуливать приходится мне. Обычно в таком случае наш маршрут до детской площадки пролегает через продуктовый магазин, но сегодня мы ещё заскочили и в обувную мастерскую.
Я щелкаю замком и ныряю в тесную прихожую. Настенька копошится где-то сбоку, нащупывая в густом полумраке выключатель. В квартире пахнет неприятно — перегаром и чем-то горелым.
Мужской бубнеж со стороны кухни прерывается взрывом визгливого женского хохота.
— О-ой, Коль… ну ты жже-е-ешь!
Голос отцовской гостьи ещё достаточно разборчив, а вот сам наш родитель отвечает уже совсем невнятно. Значит, наклюкался до предела и скоро вырубится прямо на кухонном столе.
Я тяжело вздыхаю и веду сестрёнку прямиком в спальню нашей двушки. Незачем ей смотреть на отца в таком состоянии, да ещё и в компании развязной собутыльницы.
Но та нас замечает и сразу же сдает:
— Ко-о-оль, глянь… доч-ча твоя пришла… о, и ещё одна!
Я шепчу сестрёнке:
— Настюш, беги в комнату, дверь прикрой, — и легонько подталкиваю ее. Она послушно исчезает в спальне, словно шустрый мышонок в норке.
Отец, пошатываясь, выходит из кухни. Видок у него… жалкий. Классический алкоголизм со стажем. Плюс трагичная печать непризнанного гения-художника на обрюзгшей физиономии.
— Катюха… — невнятно говорит он. — А у нас новости! Мы это… э-э…
— Женимся, — подсказывает собутыльница и неприятно хихикает.
— Ага… точно… будет у вас с Настюхой новая мамка…
— Нет, — цежу я сквозь зубы. — Мама у нас была. Но пока ты бухал, ее не стало.
Отец долго соображает, о чем речь, и делает лишь один вывод:
— Ну не мамка… а эта… мачеха…
— Иди проспись, — советую я и отгораживаюсь от омерзительной парочки дверью спальни.
Слышу, как отцовская собутыльница выговаривает мне претензии насчет неуважительного отношения к отцу и обещает «взяться после свадьбы за воспитание», как следует.
Сестрёнка испуганно смотрит на меня из-за спинки любимого кресла.
— Катя!
— Что, моя хорошая?
— Я не хочу, чтобы страшная тетя стала нашей мамой!
— Она и не станет, Настюш, — я обнимаю малышку и сажаю к себе на колени. — Папа ляжет спать и, как обычно, обо всем забудет. А тетя уйдет. Всё будет хорошо. Давай лучше мультики посмотрим…
Однако к вечеру ситуация не меняется.
Мой прогноз мог бы и оправдаться, если бы неожиданная отцовская невеста не вцепилась в идею женитьбы, как голодная собака в кость. Не знаю, как она умудрилась простимулировать вялого от похмелья отца, но ближе к одиннадцати вечера они являются домой вдвоем на удивление трезвые.
А затем отец зовет:
— Катюха!
Я выглядываю из кухни, которую только-только привела в порядок после их утренней попойки.
— Мы с Альбиночкой расписались! — объявляет он торжественно. — Прошу любить и жаловать!
Меня охватывает шок. Беспомощная злость. И ощущение стремительно надвигающейся катастрофы.
— Расписались? — повторяю я медленно. — Но в загс же заявление за месяц подавать надо.
— У Альбиночки там одноклассница работает.
— Поздравляю. Пап, можно тебя на минуточку?
Мы идём в темную прихожую. Другие комнаты не годятся — в спальне давно спит Настенька, смежный зал всё равно что проходной двор, а кухню уже целеустремлённо оккупировала новоиспечённая мачеха, шурша и позвякивая полным пакетом.
Понятно. Намечается новая грандиозная попойка.
Оставшись с отцом наедине, я иду в прямую атаку:
— У твоей Альбины хоть какая-то работа есть? Или она, как и ты, только бухать умеет днями напролет?
— Не будь злюкой, Катюх, — отмахивается он. — Работу поищем… Видишь ли, у Альбиночки тонкая натура, ей не всякий труд подойдёт.
— Тонкая натура? — иронически усмехаюсь я. Сразу вспоминается, как отцовская собутыльница отнюдь не утончённо гоготала на кухне.
