наше дельце. Абсурд! Янкель зарядил такую цену за просмотр, что я чуть не спятил. А оказался прав-то он, но только сперва. Зритель потянулся, первое время сидели чуть ли не друг у друга на коленках, были использованы все табуретки и ящики; я уж, грешным делом, подумывал, как пустить в дело стульчак унитаза, который нам приходилось делить с какой-то непонятной конторой, где работали одни только женщины, непрестанно что-то считая и думая, будто они с помощью Всевышнего обрабатывают какие-то невероятные количества информации. Такая вот работка.

Смотря на погасший экран и суча ножками, Маргарита испытывала некое удовольствие. Я заметил. Что за дурацкая привычка, подумал я, немного зависеть от некоего оптического прибора.

Ей было хорошо, тем не менее. Чего нельзя было сказать обо мне в этот день. Настроение так себе. Мне пришлось, как всегда, возиться с барабанами и прочим. Сегодня это не радовало. Занимаясь делом, я даже не сразу понял, что́ она говорит. Хотела выезд! «Хорошо, — пробормотал я, и стал озираться в поисках необходимых мелочей. — Вы в курсе, сколько это стоит?»

«В курсе, — очки были уже надеты. — Можете смеяться: я копила на это удовольствие долго. Соизволите ли вы удовлетворить мою потребность?»

Я обулся и уложил копию в яуф. Три части почти по 400, еще довесок. Должно хватить надолго.

«Итак…» — я пытался казаться самому себе умным.

«Итак, — подхватила Маргарита, — я оплачиваю вашу услугу. Все, что мне нужно — чтобы вы принесли фильм с этой штукой (довольно небрежный жест в сторону многострадального волшебного фонаря) и показали его мне. Насколько я поняла, у вас в прейскуранте есть что-то подобное, верно?»

Глянул на часы. До окончания смены оставалось около пятнадцати минут. Клиентов больше не предвиделось — все копии были возвращены, за новыми наверняка никто не придет. Могу уйти с чистой совестью. Вопрос заключался в следующем: надо ли проводить сумму через кассу или же положить эту денежку в карман. Необходимо заметить, что аренда фильмокопии, тем более с услугами киномеханика, была далеко не малой. Несколько подобных сеансов — вот и моя месячная зарплата. Нельзя сказать, что я люблю выезды, но иногда приходится. Деньги, как известно, не пахнут.

Боролся с совестью недолго. Мы вышли.

Солнце садилось в ватное марево — как всегда по вечерам, сильная дымка стала туманом. И это притом, что было очень тепло, почти жарко. Туман уплотнился настолько, что, протяни руку, и пальцы начнут выглядеть невразумительно. Его слой был плотен, но тонок, и позволял видеть, хоть и с трудом, размытый диск светила. Нам нужно было идти направо, затем свернуть направо еще раз — так я понял со слов Маргариты; дальше — во двор. Не проще было бы доехать на дизельке? Увы, нет. Городская мотриса из-за отвратительной видимости ползла как улитка, да и маршрут ее нелеп до безобразия. Вопрос ушел в вакуум. Миновав убогие, но уютные домишки Фестивальной улицы, мы прошагали по Джазовому переулку, прямиком ведущему к Кеплера, 36 — дому Маргариты.

Пока шли, туман немного рассеялся. Прогрохотала мотриса, хоть и не близко от нас; я, клянусь, ощутил тепло — даже жар двигателя, и сладковатую вонь выхлопных газов. Заходящее солнце слегка приоткрыло лик сквозь облака, нарисовавшие некоторую фактуру. Хорошо было бы заснять эту мутную красоту на пластинку, помозговал я. Но тащиться сюда со студийным широкоформатником было бы долго, да и заморочно.

Навсегда запомнил этот пейзаж: Маргарита, тающая в тумане, солнце, слабо сквозь него светящее, желтые стены трехэтажек, платаны, и я, ковыляющий вслед. Она шла, не оборачиваясь (знала, что волокусь за ней). Туман поглощал звуки. Не было слышно ничего, кроме негромких ударов каблуков об асфальт, приглушенного боя церковного колокола и едва слышного дребезжанья то и дело уже совсем далеко проезжающих поездов.

Повернули. Кирпичная «точка» осталась позади. Я начал уставать. Шутка ли, двадцать килограммов с гаком. Акустические системы, впрочем, заменены на более легкие — смешные, теперь уже не те. Ни ростом, ни силой природа меня не обидела, но то и дело приходилось останавливаться и вытирать пот. Жара, влажность и смог. Что-нибудь бы одно! Хотя мороз при таком содержании аш-два-о в атмосфере тоже не подарок: идешь по улице, харкая, и делаешь вид, что не простужен. Липкая дымка обволакивает тебя, прикидываясь дешевой засахарившейся сгущенкой. Не обращая внимания на нее, то есть пытаясь не делать этого, добредаешь до остановки. Ждешь. Наконец появляется трехвагонное чудовище, эрзац-синкансен. Позволяешь ему себя поглотить и едешь долго, очень долго. Настолько, что появляется ощущение, будто у кондукторов началась вторая смена. На заданный в третий раз вопрос, есть ли у тебя проездной документ, возникает желание усомниться в собственной вменяемости и снова купить билет. Так, для порядка. Кондукторы — люди сумасшедшие. Ты ездишь в хомячковозе, но слава богу, тебе не приходится делать это чаще, чем раз в месяц — надобно время от времени появляться в центре и заниматься некоторой дурью с бумагами.

Кажется, подошли. Это тоже была «точка». Вот радость: рядом отделение милиции, как-то я там весело прокуковал всю ночь, отмечая некий праздник. Да, был как раз день моего рождения. Приятели загадочным образом испарились, и наступившее утро я встречал с суровым лейтенантом. Или капитаном? Сик транзит глория мунди.

Осталось немного: втащить оборудование в кабину лифта, подняться на нужный этаж, выгрузить аппаратуру, внести ее в квартиру, смонтировать, дать сеанс и уйти, звеня в кармане звонкою монетой. Потом переться домой, либо брести обратно на Фестивальную. Нет. До дома короче, но завтра утром опять придется тащиться с грузом. Можно было бы даже проехаться на устройстве, приводимом в движение силой разума великого Рудольфа, хоть и вышел бы тот еще крюк.

Подъезд был каким-то нестандартным. Маргарите долго пришлось дергать рычажок, говорить всякую чушь в нутро переговорной трубки, именуемой сознанием консьержки (ключа от двери парадной почему-то не было). Наконец нас впустили. Снова возникли нелепые вопросы — судя по всему, почтенная дама только приступила к своим обязанностям и свято чтила инструкцию. Я устал потеть. В кабине лифта Маргарита несколько изменилась в лице, как всегда меняются в лифте — так бывает всегда, ведь люди — всего лишь картонные марионетки, не марионетки даже, а разве что жалкое подобие плоских существ. Видал я таких. Да на той же Кеплера располагался когда-то магазин игрушек, вот праздник для четырехлетнего ребенка. Как здорово было! Всякие шевелящиеся медведи с ключами в задах меня мало интересовали — в витрине красовался театр, театр бумажных кукол.

Двумерные создания ходили по улицам, жили какой-то загадочной жизнью: тетеньки в клетчатых