от реалий, который должен был стоить — по самым сдержанным оценкам — от пятнадцати до семнадцати миллионов жизней (далее редакция будет приводить новейшие (на 2010 г.) сведения о потерях сторон из источника: Россия и СССР в войнах ХХ века. Книга потерь / Г. Ф. Кривошеев, П. Д. Буриков и др. В данном случае цифра, приведенная автором, чрезвычайно занижена. — Ред.), таится загадка не одного человека, а целой нации. Все исторические исследования, которые оценивают эту катастрофу в рамках одной политики силы или, что еще хуже, партийной политики внутри политики силы, — это самообман. Во многом здесь вина диктатуры и демагогии (жизни по двойным стандартам), которая ведется под ней, но одни лишь они не могли породить всех зол. Никто не может объяснить самоуверенностью одной личности величайшую из всех войн, войну, спланированную для политического уничтожения самого многочисленного народа в Европе и сведения его лучших территорий до уровня колоний, населяемых другим народом. Как же так случилось, что германские генералы, а генералы — это обычно те люди, которые меньше всего желают войны, — вместе с германским кабинетом министров, государственной службой, капитанами индустрии, партийными лидерами и экономическими экспертами — не подали ни одного голоса открытого протеста? (Протестов не было и в 1914 г. — тогда у Вильгельма II были очень похожие планы. — Ред.)

Целая серия приказов по плану «Барбаросса» была передана немногим избранным, но никто из них не сумел разглядеть, что же готовилось в тот момент. Аннулирование приказов о демобилизации, о чем распорядился Гитлер после падения Франции, сосредоточение людских сил и материалов на восточной границе, цель вторжения на Балканы — все это было общеизвестными истинами. Даже если бы немецкий народ в июне был безропотно и пассивно вовлечен в войну, этим не объяснить, почему высшее военное руководство совершенно по-другому (т. е. в большинстве положительно, хотя были и трезвые головы. — Ред.) реагировало на планы Гитлера в 1941 г., чем это было в 1939 г.

Можно услышать ответ, что генералы были убеждены, что Россия окажется легкой добычей; что перспектива падения большевизма и мирового коммунизма приятна сердцу большинства немцев. Но первое предположение неверно, а второе — правдиво наполовину. Очень немногие из людей, готовивших вторжение в Россию, разделяли оптимизм Гитлера как профессионалы. Настроение, с каким они приступали к этой авантюре, было скорее похоже на мрачный порыв, преодолевший глубокое предчувствие беды. В некоторых случаях это было предчувствие, утопленное в пьяном безумии, как это случилось с губернатором Украины Эрихом Кохом, некогда русофилом. Ужасное сходство содержания речей демонстрировали Эрих Кох и другие, разделявшие с ним бремя управления и эксплуатации России, вроде Геринга, Заукеля, Розенберга и Г. Бакке (1890 (родился в Батуми в России) — 1947, в 1933–1944 гг. статс-секретарь имперского министерства продовольствия и сельского хозяйства; в 1942–1945 гг. рейхсминистр продовольствия и сельского хозяйства; в 1935–1938 гг. второй начальник Главного управления СС по делам расы и поселений. Спроектировал радикальную стратегию голода на оккупированных советских территориях, направленную на сокращение населения, — т. н. план Бакке. — Ред.), было не только в пустословии и лицемерии в стиле Адольфа Гитлера, но и в притуплении собственных чувств.

И как же составлялся этот «наркотик»? Страх и ненависть к марксизму были не в меньшей мере очевидны и среди наций-победительниц в послевоенный период, чем когда такие настроения царили при гитлеровском «дворе». Интервенция в Корее, перевооружение Западной Германии, которого никто не желал, даже сами немцы, и экономические барьеры, пересекающие Европу, дали некоторые результаты. Но не было серьезного требования политического уничтожения Советского Союза. Принижение, по отношению к западным европейцам, народов, имеющих тот же цвет кожи и относящихся к той же цивилизации (т. е. народов Восточной Европы, в частности русских, корни которых общие, индоевропейские, а основы культуры также получены от греко-римской цивилизации. — Ред.), в нашем столетии кажется таким же немыслимым, как и соседствующее мнение, что они могут быть изгнаны со своих мест проживания. Не найти таких параллелей в истории, кроме, может быть, нашествия монголов в XIII в., которые вели кочевой образ жизни и считали себя избранными Богом, а жителей городов — обреченными на уничтожение.

Состояние ума, способное ухватить такую идею, несомненно, существовало тогда, да и существует сейчас. Надо вернуться далеко назад в нынешнем (ХХ. — Пер.) столетии — к застольным разговорам Гитлера во время войны, назиданиям Мартина Бормана и речам Эриха Коха на Украине. Можно четко уловить предысторию этих изречений, ибо это не просто бредовые мысли военных времен, но вполне систематические и осознанные и вполне терпимые для их слушателей.

На нас в Англии во Вторую мировую войну обрушился нескончаемый поток проповедей и призывов наших министров о том и о сем. Точно так же и немцы. И как и нам, немцам была обещана река с кисельными берегами — но это была не обычная река. Мы помним разглагольствования по выходным дням и череду метафор людей, которые приказывали нам потуже затянуть пояса, прислониться к стенке, уткнуться в станок, заставить себя работать без передышки и растить капусту в противотанковых рвах. Мы также помним, что нам подслащивали пилюлю и что «сахара» было иногда достаточно много, потому что правительство чувствовало себя неустойчиво на подушке межпартийного перемирия. Много было сделано в жестокий военный кризис, чтобы социалисты оставались довольными. Потрясающий разгром немцев под Сталинградом в феврале 1943 г. (контрнаступление советских войск, окружение группировки Паулюса и ее ликвидация происходили 19 ноября 1942 по 2 февраля 1943 г. — Ред.) не так сильно взволновал Британию, как Белая книга британского правительства по плану социального страхования Бевериджа (доклад межведомственной комиссии по социальному страхованию и сопутствующим услугам, предлагавший широкие реформы в системе социального обеспечения. Опубликован в декабре 1942 г. — Пер.).

Для немцев правительственные ораторы предлагали не тысячелетие государства всеобщего благоденствия, а плоды хищнической войны. Народу, который определенно не приветствовал войну в 1939 г. так, как это было в 1914 г., говорилось, что это — исключительная война, которая принесет дивиденды. Буквально людям заявляли — и это неоднократно повторял почти каждый партийный лидер, — что они разжиреют на своих жертвах. Русские могут ходить голодными, потому что они к этому привыкли. Немцы — превыше всего, и так будет всегда и во веки веков.

Многие немецкие официальные лица и солдаты выражали свое отвращение к этим проповедям потоком честных, откровенных докладных записок, информационных писем, но авторам их и в голову не приходило, что ораторы, которых они критиковали, — безумцы. Можно также сказать, что это было не столь из ряда вон выходящим, потому что британский кабинет министров не считался сумасшедшим или даже нуждающимся в услугах психиатра, когда он проповедовал роскошное