на покой старые, богатые люди, владевшие фабрикой, землей, нашими домами, нашим городом, и нами. Другие говорят, что здание было построено на месте старой нефтяной скважины, и что почва там загрязнена. Учитель в школе рассказывал, что в особняке раньше располагался госпиталь, и там все еще полно микробов. Наш папа говорил, что более ста лет назад в доме был приют для умалишенных, и с тех пор он пустует, потому что разрушается, а на ремонт нет средств. Вот почему детям нельзя туда ходить: может завалить кирпичами, или пол провалится под ногами. Бабушка Элис говорит, что это место, «куда приходят ангелы». Но все мы знаем, что это место, где можно пропасть без следа. На каждой улице города есть семьи, у которых пропали дети, либо домашние животные. И каждый раз полиция, обыскивавшая дом, ничего не находила. Никто не помнит, чтобы большие ворота перед домом были открыты.

Поэтому в пятницу утром, когда все дети пошли в школу, мы с Ричи и Пикерингом отправились в совсем другую сторону. Сначала мы пробирались огородами, где однажды нас с Пикерингом поймали, за то, что мы сломали лежаки и опоры для вьющейся фасоли. Потом через лесок, где было полно битого стекла и собачьего дерьма. Переправились по мосту через канал, пересекли картофельное поле, пригнувшись, чтобы фермер нас не заметил. Перебрались через железнодорожные пути и шли, пока город совсем не скрылся из виду. Болтая про спрятанные сокровища, мы остановились возле старого фургона мороженщика со спущенными шинами. Побросали в него камни, почитали выцветшее меню на маленьком прилавке. И истекая слюной, принялись делать воображаемые заказы. Из-за деревьев окружавшего поместье леса выглядывали трубы большого белого особняка.

Хотя Пикеринг все время шел впереди и хвастался, что не боится ни охранников, ни сторожевых собак, ни даже призраков – «Потому что их можно просто проткнуть рукой» – когда мы подошли к подножию лесистого холма, никто не произнес ни слова, и все прятали друг от друга глаза. В глубине души я не переставал верить, что у черных ворот мы повернем назад, поскольку травить байки про дом, планировать экспедицию и представлять себе всякие ужасы, это одно. А идти в дом – совершенное другое, потому что многие из пропавших детей говорили про этот дом накануне своего исчезновения. И некоторые взрослые парни, которые забирались туда смеха ради, возвращались немного не в себе. Наш папа, говорил, что это из-за наркотиков.

Даже деревья там были какими-то другими – неподвижными и молчаливыми, а воздух – очень холодным. Мы поднялись по склону к высокой кирпичной стене, огораживавшей поместье. Ее верх был усыпан битым стеклом и затянут колючей проволокой. Мы шли вдоль стены, пока не оказались у черных железных ворот. Высотой они превосходили дом, а их изогнутый верх заканчивался железными шипами. Две удерживающие их колонны венчали большие каменные шары. При виде таблички с надписью «Частная собственность. Посторонним вход воспрещён», по спине у меня пробежал холодок.

– Я слышал, эти шары падают на головы тех, кто пытается проникнуть в поместье, – сказал Ричи. Я слышал то же самое. Но когда Ричи произнес это, я понял, что он не пойдет с нами в дом.

Схватившись за холодные черные прутья ворот, мы разглядывали мощеную плитами дорожку, поднимающуюся по холму между деревьев, и старые статуи, полускрытые ветвями и сорняками. Некошеная трава на лужайках была бы мне по пояс, а цветочные клумбы разрослись буйным цветом. На вершине холма стоял высокий белый дом с большими окнами, в стеклах которых отражался солнечный свет. Небо над трубами было ярко-голубым.

– Там жили принцессы, – прошептал Пикеринг.

– Видишь хоть одну? – спросил Ричи. Он весь дрожал от возбуждения, и ему захотелось по маленькому. Он попытался пописать на кусты крапивы – тем летом мы объявили осам и крапиве войну – но, в результате, обмочил себе штаны.

– Нет там никого, – прошептал Пикеринг. – Кроме спрятанных сокровищ. Брат Даррена приволок оттуда сову в стеклянном футляре. Я сам видел. Выглядит, как живая, а по ночам даже крутит головой.

Мы с Ричи переглянулись. Каждый из нас слышал о животных и птицах в стеклянных футлярах, которых находили в этом доме. Рассказывали, что дядя кого-то из детей, когда был маленьким, нашел там ягненка без шерсти, заключенного в контейнер с зеленой водой. И что тот все еще мигает своими черными глазами. А кто-то будто бы нашел детские скелеты в древних одеждах, и они держались за руки.

Ерунда все это! Ничего там такого нет! И Пикеринг ничего не видел. Но если б мы возразили ему, он стал бы орать «Нет, видел! Нет, видел!», и что мы с Ричи способны только шептаться у ворот.

– Давайте просто постоим и посмотрим. А в дом можем пойти и в другой день, – предложил Ричи.

– Да ты просто сдрейфил! – Пикеринг пнул его по ноге. – Всем расскажу, что Ричи обмочил штаны.

Ричи побледнел, его нижняя губа задрожала. Как и я, он представил себе толпы налетевших детей, кричащих «Зассыха! Зассыха!». Трусов гонят отовсюду, трусов не зовут играть, и им приходится наблюдать за игрой со стороны, как последним неудачникам. Каждый ребенок в городе знает, что дом забирает братьев, сестер, кошек и собак. Но когда мы слышим доносящийся с холма плач, считаем своим долгом заставить друг друга пойти туда. Так уж повелось. Пикеринг принадлежал к числу самых отчаянных ребят, и он не мог не пойти.

Отступив назад и смерив взглядом ворота, Пикеринг произнес:

– Я полезу первым. А вы смотрите, где я хватаюсь руками, и куда ставлю ноги. Перебрался он через ворота довольно быстро. Немного замешкался наверху, когда нога попала между двух шипов, но вскоре уже стоял на другой стороне, ухмыляясь нам. Мне же показалось, будто в ворота была встроена маленькая лесенка. Металлические стебли обвивали длинные стержни, образуя ступени для маленьких рук и ног. Я слышал, что маленькие девочки всегда находили в кирпичной стене тайную деревянную дверцу, которую потом никто не мог отыскать. Но это могли быть просто очередные байки.

Если б я не полез, а поход увенчался успехом, я до конца жизни был бы «зассыхой» и жалел, что не пошел с Пикерингом. Мы могли бы вместе быть героями. Меня переполняло то же самое сумасшедшее чувство, которое заставляло меня забираться на самую вершину дуба, смотреть на звезды и отпускать на несколько секунд ствол, зная, что если упаду, то разобьюсь насмерть.

Когда я карабкался вверх, оставив позади что-то шепчущего Ричи, ворота подо мной скрипели и стонали