— Зарб готов, господин, — сказал он два слова по-русски и показал пальцем на стол, на котором лежал целиком зажаренный баран.

— Шукран, — произнёс Иван слово благодарности на египетском языке и положил на стол монету достоинством в один фунт.

Юноша взял монету и, поклонившись, ушёл.

— Что это было? — спросил я из любопытства. Мне показался непонятным визит юноши к нашему столику. Ни к кому больше никто из бедуинов не подходил. Все самостоятельно устремлялись «на кухню» и загружали тарелки едой по типу шведского стола.

— Пока ты катался на верблюдах, я поинтересовался мясным деликатесом, — пояснил Иван. — Баран в яме готовится около двух часов, вот я и попросил пацана известить меня, когда он будет готов к употреблению.

Я ничего, разумеется, не знал о зарбе и спросил:

— Зарб — это и есть баран?

— Да, зажаренный в выложенной камнями яме. Сначала в земляной печи разводится костёр, а когда он прогорит — в пепел помещают тушу барана. Кладут сверху камни и всё замазывают глиной.

Уловив удивление на моём лице от познаний арабской кухни, он пояснил:

— Перед возвращением на Родину одного из военных советников, египетские друзья устроили для него прощальный ужин — зажарили барана. Я был удостоен чести поучаствовать в приготовлении этого ужина и даже отведал кусок мяса.

Иван приподнялся на подушке, сказал:

— Пошли, отрежем, сколько нам захочется.

Через десять минут мы снова присели к столику, на пластмассовых тарелках у нас красовались два больших аппетитных куска бараньего мяса и приправа к нему.

Мой знакомый разлил по стаканам водку и, подняв один из них, замер на какое-то время. Я подумал, что он затрудняется произнести тост, и решил выручить его.

— Ну, чтобы всё! — произнёс я торжественным голосом, подняв свой стакан.

Иван, пропустив мой шуточный тост мимо ушей, проговорил:

— Сегодня ровно тридцать лет, как я покинул Египет, исполнив свой интернациональный долг. В этот день я хочу выпить за то, чтобы в ближайшем будущем ни один российский солдат или матрос не привлекался к исполнению непонятных и гнусных интернациональных долгов. Никаких долгов перед другими странами у России не должно быть. А если и придётся высадиться когда-нибудь на чужой территории, то это должно быть в интересах безопасности самой России.

После его слов мне стало неловко за свой дурацкий тост.

— Прости, земляк, я ведь не знал, что сегодня у тебя такая памятная дата, — сказал я в своё оправдание. — Твой тост я поддерживаю. Давай выпьем за эти прекрасные слова.

Мы чокнулись и опустошили стаканы, набросившись на аппетитное мясо. Несколько минут молча наслаждались нежной бараниной. Иван вновь налил в стаканы «по чуть-чуть».

— В Египте я оказался по воле случая, — заговорил он. — После школы связи в Николаеве меня направили на Северный флот, в Североморск. Предстояло служить на атомоходе, однако, подлодка К-8 затонула за неделю до моего прибытия во флотский распределитель. Затонула ранним утром 12 апреля в Бискайском заливе. Три дня моряки боролись с пожаром, погибли 30 человек. Затем всплыли. Пытались лодку отбуксировать в порт, но Нептун оказался проворнее экипажа и утащил её в пучину вместе с оставшимися 22-я моряками и четырьмя торпедами с ядерными зарядами. Упокоилась субмарина на отметке 4680 метров — на один километр глубже Титаника.

Мой собеседник умолк, лицо его сделалось хмурым, на скулах несколько раз прокатились желваки.

— Да ты, можно сказать, в рубашке родился, — подметил я.

— Да, не обошлось, вероятно, без вмешательства ангела-хранителя, — согласился Иван. — Во флотском распределителе я пробыл все майские праздники и лишь потом за мной приехал «покупатель». Вместо подводной лодки угодил в отдельный морской дивизион подвижных средств связи. А в июле отправился в Аравийскую пустыню. В Суэце нашим военным советникам срочно потребовалась станция ЗАС — там израильтяне разбомбили крупный узел связи, которым пользовались наши военные представители. А как координировать свои действия с Центром без засекречивающей аппаратуры? Не докладывать же секретные сведения открытым текстом, верно?

— Да, конечно, — согласился я, слышавший ранее краем уха о существовании засекречивающей аппаратуры связи.

— Вот и отправили меня с мичманом Матуласом, как бездомных специалистов ЗАС, исправить положение. Ну, и водитель ГАЗ-66, на которой установлена станция, тоже с нами, естественно. Отправили экстренно. Вызвали в штаб флота, провели собеседование, взяли подписку о неразглашении полученных сведений, и загрузили в АН-12. Вечером мы были уже в Александрии. На аэродроме переодели в арабскую форму, и — вперёд, по пустыне до Суэцкого канала. Мичман устроился в кабине водителя вместе с встретившим нас офицером, я забрался в КУНГ — это крытый кузов у автомобиля, где находится аппаратура. Передвижение по пустыне военной техники осуществлялось только ночью с соблюдением светомаскировки. В дневное время автоколонна располагалась в «отстойниках», где её тщательно маскировали. Рядом, как правило, располагался дивизион ЗРК с радаром, который гарантировал защиту от налётов израильской авиации. Передислокация техники в ночное время считалась безопасной, потому что исключалась вероятность налета израильской авиации. Помимо плюса у ночного передвижения имелись и минусы. Преодолеть несколько сот километров в ночи без света фар одной машине вне колонны составляло определённый риск. В кромешной темноте можно было легко съехать с дороги и увязнуть в песке. Выбраться же без тягача будет невозможно, а это значит, что с наступлением рассвета станция, не перекрашенная в песочный цвет, станет отличной мишенью для пилота израильского «Фантома». Наш сопровождающий оказался лихим и нахрапистым офицером, не признающим возражений. «Хрен редьки не слаще», — заявил он и принял решение о немедленном выдвижении. Ещё одним минусом могли быть ночные вылазки израильских диверсантов. Боевые пловцы ВМС переправлялись через канал и охотились за советскими военнослужащими, чтобы затем представить доказательства в ООН о присутствии контингента советских войск в Египте, поскольку руководство СССР отрицало этот факт. Попасть в плен к евреям никто не хотел, поскольку каждый командированный в Египет был предупреждён: в случае пленения командование открестится от него.

— Как это — открестится? — удивился я.

— Очень просто. Не признает сей факт и откажется принимать предъявленного пленника обратно. Тупо заявит, что данный человек не является советским военнослужащим — он без документа, удостоверяющего личность, а на лице у него не написано, кто он есть на самом деле. Более того, может даже обвинить Израиль в преднамеренной провокации.

— Но это же жестоко и несправедливо, — возмутился я.

— Жестоко, да. Простой солдат без удостоверения личности в чужой стране обречён на погибель. Никто ему там не поможет. Вот потому нам выдали оружие,