Шрифт:
Закладка:
– Стоп, – сказал один из парней. Размеренно. Непостижимо спокойно.
– Мальчик, мы отступаем. Не стреляй. Успокойся. Мы не причиним вам вреда.
И вдруг резкое движение вперед. И полицейские стали отступать, так тихо, так внимательно, так осторожно.
– Стреляй в этих подонков! Пристрели их!
Монстр заревел. Криком безумия, со слюной и желчью.
– Нет…
– Папа…
– Стреляй!
Наше время
Осень принесла дождь, за дождем последовал ветер, ну а где ветер, там и листья.
А он все не останавливался. Придурковатого вида неряшливо одетый человек, шаркая ногами, возился между памятников. Вонзал тупые зубчики грабель в побуревшие осенние лохмотья. Собирал листья и клал в мусорный мешок, который волочил за собой.
– Печально, – пробормотал человек по имени Микаэль Морениус. Светящийся золотом окурок зашипел, упав на асфальт. Микаэль наступил на него и раздраженно заметил, как дым просочился из-под кожаных ботинок.
Шаги по парковке за его спиной были короткие и тяжелые и прервались сильным приступом кашля. Микаэль повернулся к прибывшему. Пожилой крупный мужчина, опирающийся на крышу машины, старого синего «Фиата», и отхаркивающий мокроту в носовой платок. Микаэль дождался, когда тот закончит, и подошел, протянув руку.
Мужчина взглянул на него. Пожал протезную руку Микаэля. И они сели в белую как мел «БМВ».
– Черт, – прохрипел старик и прижал платок к носу, рукой нащупывая кнопку, чтобы открыть окно. – Ну и вонь тут, – продолжил он с явным русским акцентом.
– Я курю в машине, – сказал Микаэль.
– К такому и я привык. Нет, здесь что-то другое..
– Тогда это котята.
Микаэль повернул ключ в замке, и окно опустилось. Сам он почти не чувствовал запахов. Обоняние пропало, когда врачи ампутировали руку. Никто так и не смог объяснить, как одно связано с другим.
Русский приоткрыл только маленькую щелочку.
– Кошка решила использовать пространство под капотом как роддом. Мелкие засранцы намертво пригорели к мотору, – объяснил Микаэль.
Только когда погас свет в салоне, русский достал конверт из внутреннего кармана.
– Вот, – сказал он. – Доказательство, что я говорю правду.
– Доказательство, – повторил Микаэль, взяв конверт. Он неуклюжим движением искусственной руки поднял конверт за край и вытряхнул содержимое. Предмет тяжело лег в руку. Микаэль потер рубины кончиком пальца. Постучал ногтем по блестящей золотой оправе. Утиное сердце. Le Coeur de Canard.
Некоторое время они сидели и наблюдали, как плывут облака на горизонте. Как уборщик в одиночестве неутомимо борется с осенью. Кивнув, Микаэль протянул телефон русскому.
– Она ждет.
Старый офицер открыл дверь машины и вышел. Пока он говорил, Микаэль надел украшение. Выпрямился, чтобы ощутить его вес. Холодный металл и драгоценные камни на груди. Золотая цепочка нашла свое место на изгибах шеи. Наконец-то.
Русский сильно закашлялся, садясь в машину.
– Тогда не будем тянуть?
Микаэль покачал головой.
– Если ты говоришь правду… тогда спасешь немало жизней. – Его голос стал деловым. – С нас причитается.
«БМВ» уехала, а служитель наконец закончил с листьями, поднял мешок и высыпал содержимое на землю. Потом засунул в мешок руку и достал некий предмет. Ледоруб. Капли дождя искрились на стали. Вставляя ключ в замок зажигания «Фиата», он повторил про себя регистрационный номер уехавшей машины.
Подавляющие страх. Успокоительные. Успокаивающие. Дыхательная функция. Жизненная ситуация.
Центральная больница.
Слова разлетались по оконному стеклу. Вырисовывались на запотевшем окне, а следом капли соединялись друг с другом, и оставались видны только голые кроны деревьев, словно выгравированные на угольно-сером октябрьском небе Осло. Лента, прикрепляющая повязку к затылку, дернулась, когда следователь полиции Фредрик Бейер нехотя повернул голову к врачу.
– Анализ крови показал успокоительные вместе со значительным количеством болеутоляющих. И алкоголь. Много алкоголя.
Врач стояла у постели, сдвинув прямоугольные очки на лоб. Она терла красным ногтем переносицу, читая карту пациента. На Фредрика она не смотрела.
– Важнее всего сейчас для вас, вашего психолога и ваших… – она помедлила, посмотрев на двух женщин, сидящих на хлипких стульях в маленькой палате, – … близких, найти причину возникновения этой ситуации. И принять меры. Чтобы она не повторилась.
Она продолжала потирать переносицу.
– Здесь некоторая информация. О самоубийстве и депрессии. – Сказав это, она подвинула пару брошюр к его очкам на ночном столике. И вышла.
Как-то Фредрик услышал, что пациенты сами могут выбирать, какую картину повесить в свою палату здесь, в Центральной больнице. Он удивленно размышлял, кто мог лежать в этой палате до него. Кто в здравом уме выберет картину с двумя скалящимися клоунами, балансирующими на канате над шоссе? Очевидно тот, кому было хуже, чем самому Фредрику. Он попробовал сформулировать шутку, но слова не шли с языка.
Женщина, сидевшая под этой мазней, не улыбалась. Беттина, его сожительница. Она просто пристально на него смотрела. Накинула вязаный кардиган на плечи, как будто замерзла, и пальцами сучила нитку из рукава. Черные волосы ниспадали на лицо.
Тишину нарушила вторая женщина. Элис. Бывшая жена Фредрика. Именно у ее квартиры врачи «Скорой помощи» подобрали его. Там он лежал. Посреди улицы Стулмакергата в районе Грюннерлека, под завязку накачанный таблетками и алкоголем. Там она жила со своим новым мужем, Эриком.
– Да… что случилось, Фредрик? Андреас говорит, что ты казался совершенно нормальным, когда вы разошлись по домам. Это… – голос Элис смягчился. – Это опять из-за Фрикка, Фредрик?
У них двое общих детей. У Фредрика с Элис. Подростки Якоб и София. Но раньше было трое. Фрикк погиб при пожаре, и с того самого дня Фредрик был безутешен. Конечно же. Но прошло много лет. Тринадцать, если быть точнее. Фредрик уже не просыпался каждый день с болью в сердце. Повязка стянула волосы на затылке, когда он покачал головой.
Что же такое произошло тем вечером, почти двое суток назад? Он не помнил. То есть кое-что он, конечно, припоминал. Они с Андреасом в очередной раз завершили расследование по одному из случаев жестокого обращения с детьми. Еще одного в длинном списке дел о семейном насилии, которые доставались им в отделе по борьбе с насилием и преступлениями сексуального характера в полицейском участке Осло. В очередной раз Фредрик покинул здание полиции с зияющей раной на сердце. Они пошли перекусить и взять по пиву, поели и выпили, а потом… потом все смешалось воедино. Какофония голосов, сирен, безграничная усталость и злость. Шум. Он не в силах был разобрать ни слов, ни чувств, ни настроения. До тех пор, пока фразы не начали прорисовываться на оконном стекле, и он пришел в себя тут, в больнице.
