Он осторожно подался вперед, вытянул массивную руку, изящ­но распрямив пальцы, изготовившись к прикосновению, и почувст­вовал, что в нем вздымается отвращение. Не успели пальцы дотро­нуться до скользкой кожи, как другая его рука нанесла мгновен­ный и точный удар по тому, что было под пальцами. Он поднялся и постоял пару секунд, переводя дыхание, ни о чем не думая, только прислушиваясь. Затем вышел на шоссе. При желтоватом свете до­рожных фонарей он осмотрел всего себя — в крови были только руки. На ходу он принялся рассеянно их тереть одна о другую, но от этого они стали еще более липкими и мерзкими; ему безумно хоте­лось их вымыть. Он пожалел, что придется браться за руль гряз­ными руками, и с утонченной четкостью представил, как, вернув­шись домой, намочит лежащую под раковиной тряпку и протрет руль сверху донизу. Даже отдраит.

Он отметил, что автобус уехал. Никакого представления о том, сколько все это продолжалось, у него не было. Он сел в машину, развернулся и покатил на юг. Наручные часы показывали без чет­верти одиннадцать. Рукав у рубашки был порван. Придется изба­виться от рубашки, подумал он. По его расчетам, в Ньюарк он дол­жен был вернуться в самом начале второго.

Глава 2

Пока Уолтер ждал в машине, пошел дождь.

Он поднял глаза от газеты и убрал руку из окна дверцы. Тем­но-синие точки зернышками перца усеяли синий рукав полотняного пиджака.

По крыше автомобиля громко забарабанили крупные капли летнего ливня, во мгновение ока гудроновое покрытие горбатой улицы сделалось мокрым и сияющим, отразив продолговатой крас­ной кляксой неоновую вывеску на аптеке за квартал впереди. Спус­кались сумерки, и дождь набросил на город покров неожиданно густой тени. Дальше по улице аккуратные новоанглийские домики выделялись в смеркающемся свете особенной белизной, а низкие побеленные заборы вокруг лужаек прорисовывались так же четко, как стежки на образчике вышивки.

Верх совершенства, подумал Уолтер. В такой вот деревеньке женишься себе на здоровой добродушной девахе, живешь с ней в белом домике, ездишь по субботам на рыбалку и растишь сыновей, чтобы они делали то же самое.

«С души воротит»,— заявила сегодня Клара, показав на ма­ленькую прялку у камина гостиницы. Она решила, что Уолдо Пойнт — это для туристов, но Уолтер остановил свой выбор на этой деревне после долгих раздумий, потому что во всей цепочке поселков Кейп-Кода она меньше других смахивала на туристскую достопримечательность. Уолтер вспомнил, как ей понравилось в Провинстауне, там она не жаловалась, что Провинстаун рассчи­тан на туристов. Но то было в первый год их семейной жизни, а теперь шел четвертый. Хозяин гостиницы «Прибой» рассказал вчера Уолтеру, что прялку смастерил его дедушка для своих ма­леньких дочек, чтобы учились прясть. Если б Клара на минуту могла поставить себя...

Это же такой пустяк, подумал Уолтер. Все их споры были по пустякам. Вчера, например,— принялись обсуждать, обязательно ли мужчина и женщина должны надоесть друг другу в постели после двух лет супружества. Уолтер считал, что необязательно, и мог бы в доказательство сослаться на свое чувство к Кларе, хотя она с подчеркнутым цинизмом и вульгарностью возражала, что обязательно. Уолтер скорее откусил бы себе язык, чем признался ей, что испытывает к ней такое же сильное влечение, как прежде. Но разве она сама не знала? И разве, упорствуя в споре, она не стремилась его рассердить?

Уолтер переменил позу, запустил пятерню в густые светлые во­лосы, попробовал расслабиться и почитать газету. Господи, поду­мал он, и это называется отпуск.

Он пробежал глазами колонку о положении американских во­оруженных сил во Франции, но продолжал думать о Кларе. Он вспоминал про то утро в среду после предрассветной прогулки на рыбачьей лодке (поездка на ранний лов с Мануэлем хоть достави­ла ей удовольствие, потому что была познавательной), когда они вернулись к себе и решили соснуть. Клара была в на редкость от­личном настроении. Они посмеялись по какому-то поводу, она об­няла его за шею, медленно привлекла к себе...

Одно-единственное утро в среду, три дня назад, но уже в чет­верг в ее голосе появились знакомые кислые нотки, это привычное наказание за дарованные накануне милости.

Было десять минут девятого. Уолтер высунулся из машины и по­смотрел на гостиничный фасад, который находился чуть-чуть поза­ди. Клара все еще не появилась. Он глянул в газету и прочитал: «Мертвая женщина обнаружена в окрестностях Территауна, штат Нью-Йорк».

Женщину зверски избили и порезали, но не ограбили. Поли­ции не за что было зацепиться. Женщина ехала автобусом из Нью­арка в Олбани, пропала на остановке по пути следования, дальше автобус отправился без нее.

Уолтер прикинул, не удастся ли из этой заметки извлечь чего- нибудь для своих очерков: вдруг женщину и убийцу связывали ка­кие-то странные отношения? Он припомнил, что как-то прочел в га­зете о беспочвенном, по всей видимости, убийстве, которое впослед­ствии нашло объяснение в неравноправной дружбе между убийцей и жертвой, дружбе, напоминающей отношения между Чадом Овер­тоном и Майком Дыовином. Уолтер сумел, рассмотрев исто­рию убийства, выявить некоторые потенциально опасные стороны в дружбе Чада и Майка. Он вырвал из газеты заметку о женщи­не из Ньюарка и положил в карман. Заметку в любом случае сто­ило сохранить несколько дней — вдруг появятся сведения об убийце.

Писанием очерков Уолтер развлекался последние два года. Всего их должно было быть одиннадцать, под общим названием «Неравноценные друзья». Пока что он написал только один, по­священный Чаду и Майку, но составил конспекты еще несколь­ких, и все они опирались на его наблюдения над друзьями и знако­мыми. Он исходил из посылки, что большинство людей водят дружбу, по меньшей мере, с одним человеком, во многом им усту­пающим, из-за того, что находят в нем отражение или же вопло­щение определенных недостатков и качеств, которые имеют или, напротив, которых лишены они сами. Взять тех же Чада и Майка: оба из зажиточных семей, оба избалованные, но Чад решил за­няться делом, тогда как Майк все еще ходит в повесах, хотя особо повесничать ему не на что — семейство перестало выдавать ему на расходы. Майк пьяница и бездельник, без зазрения совести обирает друзей; впрочем, теперь, кроме Чада, у него и друзей-то не осталось. Чад, судя по всему, решил: «Кабы не милость Божия, был бы я на его месте» — и регулярно подбрасывает Майку день­ги и дает приют. От Майка же как от друга всем мало поль­зы. Уолтер не собирался предлагать свои очерки издателям. Он писал книгу исключительно для собственного удовольствия, и плевать