Мужчине во внутреннем дворике было около шестидесяти лет. Как мой отец и я, он был одет в черную тогу, но на ней была вышита пурпурная лента, подчеркивающая его статус сенатора. Десять лет назад Катул служил консулом и командующим легионами; именно его армия уничтожила кимвров в битве на Раудинской равнине. Но Катул был также культурным и образованным человеком, и, как говорили, имел восприимчивый характер. Он стоял прямо перед погребальным ложем, скрестив перед собой руки.

Отец представился, и я тоже, но Катул, казалось, меня почти не заметил.

 — Ваше выдающееся присутствие украшает мой дом, консул, хотя я сожалею о печальном событии. Вы пришли одни?

Катул поднял бровь: — Конечно нет. Я оставил свою свиту снаружи, чтобы провести минутку наедине со своим старым другом, так сказать, лицом к лицу. Но, увы, его лицо закрыто. —   Катул указал на восковую маску, закрывавшую лицо трупа. — Правда ли, что его черты были сильно повреждены при падении?

— Боюсь, что да, — сказал отец. — Гробовщики сделали все, что могли, чтобы привести его в презентабельный вид, но повреждения были таковы, что я решил, что предпочтительнее скрыть травмы. Обычно посмертная маска делается по прямому отпечатку лица в состоянии покоя. Но в данном случае я нанял скульптора для создания подобия. Маска будет использоваться в похоронной процессии, как обычно, но до тех пор я поместил ее на его лицо. Я думаю, что гример проделал очень хорошую работу, не так ли? Это действительно похоже на Антипатра, лежащего с закрытыми глазами, как будто он спит. И все же, если вы хотите взглянуть на его лицо...

Катул мрачно кивнул? — Я военный человек, Искатель. Я видел самые ужасные вещи, которые только можно сделать с человеческой плотью. Покажи мне его.

Отец подошел к носилкам и поднял посмертную маску.

Резкий девичий крик степенного консула, прижатый кулаком ко рту, был так нелеп, что я чуть не расхохотался. За стеной я услышал шум, похожий на падающую штукатурку, и представил, как Антипатр трясется от смеха.

Катул взглянул на стену. Отец пожал плечами, выглядел смущенным, словно извиняясь за присутствие крыс.

— Но как простое падение могло привести к таким ужасным увечьям? — Катул все еще держал кулак у рта. Он выглядел слегка побледневшим.

— Это было неудачное падение, — объяснил мой отец, — с самого верхнего этажа квартиры в Субуре, с пятого этажа. Он упал головой вниз. Как я уже сказал, гробовщики сделали все, что могли…

— Да, я понимаю. Пусть маска пока лежит на нем.

— Конечно, консул.

Не в первый раз я задавался вопросом о подлинной личности трупа на носилках. Мой отец отказался рассказать мне, следуя своей давней практике держать в тайне любой аспект своей работы, который он считал для меня излишним. Когда мне исполнилось семнадцать, я подумал, что мой отец сочтет нужным поделиться со мной всеми своими секретами, но, если уж на, то пошло, за последний год он стал более осторожным, чем когда-либо. Я знал, что в Риме, должно быть, происходит что-то очень опасное, раз Антипатр инсценировал собственную смерть, а мой отец помогал ему в таком диком замысле, но что касается подробностей, то меня держали в неведении.

Пожилое тело, лежавшее на носилках, по-видимому, идеально подходило Антипатру; ни один из многочисленных посетителей не выразил ни малейшего сомнения. Конечно, единственными частями трупа, которые были видны, были длинные белые волосы и борода и морщинистые, покрытые возрастными пятнами руки, скрещенные на груди, остальное было прикрыто одной из любимых одежд Антипатра и маской. Человек действительно умер от падения в Сабуре, как и описал мой отец, сломав себе череп и раздробив лицо. Был ли он рабом, тайно приобретенным у его хозяина? Или какой-нибудь подлый преступник, на которого никто не хотел претендовать? Или просто какой-то древний гражданин Сабуры, у которого не было ни семьи, ни друзей, которые бы его оплакивали? Кем бы он ни был, он умер в нужное время и таким образом, что его можно было смело выдать за Антипатра. В каком-то смысле мой отец оказал бедняге услугу;

— Как печально, — сказал Катул, — что Антипатр умер в свой день рождения — единственный день в году, когда он позволил себе напиться до беспамятства. «Моя ежегодная лихорадка дня рождения», — называл он это — как будто такая болезнь существовала на самом деле! — и не хотел видеть рядом с собой никого из друзей, притворяясь, что весь день прикован к постели из-за болезни. Я предполагаю, что это пьянство привело его к такой смерти?

-- Похоже, Антипатр действительно был сильно пьян, -- сказал мой отец. — Тело все еще источает запах вина. Если вы уткнетесь носом в его плоть…

— В этом нет необходимости, — отрезал Катул, все еще слегка бледный. — Правда ли, что он был в гостях у проститутки?

— Это кажется вполне возможным. Комната, из которой он выпал, как известно, использовалась для таких свиданий.

— В его возрасте! — Катул покачал головой, но слабо улыбнулся. — Но не было никаких признаков преступления?

— Ничего из того, что я смог найти, — сказал отец.

— А находить гадости - твоя профессия, как я понимаю. Мужчина или женщина?

— Прошу прощения, консул?

— Проститутка, у которой Антипатр была в гостях — мужчина или женщина?

Никто больше не задавал этот конкретный вопрос, и я увидел, что мой отец старался придумать ответ на месте. Катул, насколько я помню, был известен благосклонностью к молодым людям и даже сочинял стихи на греческом языке, чтобы польстить своим любовницам, что было довольно смело для римского аристократа старшего поколения.

Отец поджал губы: — Компаньон Антипатра, очевидно, сбежал после несчастного случая со смертельным исходом, ничего не оставив после себя, но я полагаю, что посетитель в таверне внизу видел ранее тем вечером красивого молодого человека в компании Антипатра. —  Мой отец умел бессовестно лгать, но это умение он так и не смог передать мне. Внутри стены я услышал, как снова падает штукатурка. То ли Антипатр снова затрясся от смеха, то ли в негодовании пнул стену?

— Ах! — Катул понимающе кивнул. — Антипатр был осторожен в своих любовных делах — настолько молчалив в таких вещах, что я решил, что старик уже прошел через все это, освободившись от цепей Эроса, как сумасшедший Софокл