И на мой величественный возглас вбегают в спальню гвардейцы. Стоят, истуканы, то на меня, то на девку смотрят и в усища лыбятся. Мдя... форму им надо будет заменить. Белые колготы, красиво смотрятся, конечно, но вот эти жёлтые пятна портят весь воинственный вид. Они что, трусы не носят? Даже не хочу на них смотреть, когда выходить будут.

— Какой год на дворе? — спрашиваю.

Один, видимо, младший сержант, отвечает за всех:

— Год нонче урожайный...

Наступило время обеда. Девка Глашка, моя нянька, оказывается, проголодалась, и пока я размышлял о своём будущем величии, незаметно отволокла моё тело в постелю и там всего облизывать стала. Уже когда она добралась до пальцев на ноге, я очнулся от грандиозных планов и слегка оттопырил палец.

Ну вот... теперь у Глашки зуб выбит. Вон дыра какая некрасивая видна. Тьфу! А я её уже почти полюбить был готов. Что делать-то? Тут вспомнил я, что раньше стоматологи делали, — брали чей-нибудь здоровый зуб и вставляли на место удалённого. Процент приживаемости пятьдесят на пятьдесят был. То есть, или да, или нет.

Вот я и цыкнул на ревущую девку, поднял еёный зуб с пола, обтёр и приставил. Вертел его и этак, но два высших образования не подвели, и я быстро сообразил, что прикладывать надо четырьмя отростками. Прижился, гад. А говорят, что в интернете чушь всякую только можно найти. Знание — сила!

Довольная Глашка постучала зубами, поцокала языком и мой обед опять был отложен на два часа. Ну я-же мужчина, а женщины у меня лет уж лет сорок не было. Надо навёрстывать.

На обед подали кулебяку. Это пирог такой. Вкусно, наверное, но не безопасно. Пришлось половину кулебяки Глашке скормить, вдруг я помру ещё! Кто тогда чёрный порох придумает? А у девки в голове лишь дует-дует ветерок... Через час, не видя никакой отрицательной реакции, соблаговолило Моё Высочие откушать икры красной, икры чёрной. Заморскую пожаловал Глашке. Она, довольная, всю плошку схватила и стала языком облизывать. Хорошо, что в палатах много народу было, а то бы я снова не сдержался.

Пока я почками заячьими верчёными баловался и на несъеденную половину кулебяки тоскливо смотрел, Глашка неожиданно вскочила и выбежала.

— До ветру поскакала, лошадь, — прокомментировал вернувшийся через пятнадцать минут младший сержант, подтягивая свои колготы.

— Вот! — поднял я палец. — А вы, дурни, улыбу давили, что я боюсь оказаться отравленным. Не зря мне кулебяка не понравилась, не зря. Можете её съесть сами, а я сыт.

С этими словами встал и удалился в опочивальню, а пока шёл, всё думал о сержанте. Интересно, а зачем он колготы подтягивал? Это он мне рога успел наставить или просто в соседних кустах по нужде сидел?

В моих апартаментах меня уже ждала девушка, фрейлина. Красивая такая, рост метр семьдесят, ноги длинные, хотя под платьем и не видать. Бёдра широкие, грудь четвёртого размера. Губы сочные.

— Сколько тебе лет, дитя?

Спросил и вспомнил, что телу моему новому всего тринадцать. Спермотоксикоз, наверное, виноват, что я себя ещё стариком чувствую.

— Двадцать годков, Ваше Имперское Высочие!

И глазки так в пол опустила, зарделась. То-то! Я постоянно говорил, что бабы альфа-самца всегда метров за двадцать чуют.

— Чё пришла?

— Барыня... тьфу... Ея Имперское Величие узнать послали, не помер ли отпрыск.

— Не помер исчо. Хошь, докажу?

И доказал. И ещё раз доказал, а потом и новым доказательством занялся. Ну хотя бы в этом не посрамил честь российских попаданцев. Ей понравилось, гвардейцам за дверью тоже. Они ещё советы через замочную скважину вздумали давать, но я их не слушал, поскольку привык во всём быть первопроходцем.

Потом знакомиться стал. Фрейлину Нюркой звать, то есть, Анной. Вот сидит полуголая на кровати и плачет, дура.

— Не реви, откуда тебе знать, что это дело может быть таким приятным. Тут же мужланы вокруг. Один я рыцарь на белом коне.

— Не, барин... тьфу... Ваше Высочие, коня мне не надо. Я ещё жить хочу.

Короче, отослал, дуру к мамаше честь по чести рассказывать, что наследник престола жив-здоров и ждёт не дождётся, когда государством править начнёт. Надеюсь, императрица будет довольна рассказом.

Пока же занялся гвардейцами. Нет, я не гей, но белые колготы приказал им хотя бы раз в неделю отстирывать, ибо грязными смотрятся так себе. А если завтра война? Если завтра в поход? Они же жёлтыми пятнами всех врагов испужають. Кого чудо-богатыри тогда побеждать будут?

Надо отдать должное гвардейцам, — моя пламенная речь возымела действо. Они прониклись и коглоты сняли тут же, а потом строем пошли на речку их отстирывать. Вот, дурни! Кто дворец охранять будет всё это время? Я? Я не могу, у меня ещё военного билета нет.

Пришлось отлавливать лакеев, которые по разным углам кухарок щупали, и расставлять их на посты. Хорошо, что какой-то камер-чего-то-там рядом оказался и шкапчик, где швабры хранились, открыл. Вот так и стояли лакеи до самого вечера, когда колготы высохли и чудо-богатыри во дворец вернулись. Некоторые из них не растерялись и даже колготы с верёвок снять догадались. Теперь стоят и понять не могут, где их, а где — чужие. Бирок с именами, как в детском саду, тут ещё не придумали.

Я недолго наблюдал за этим бардаком. Младшому приказал по очереди их построить и через одного, не глядя, колготами и одарил. Дареному коню в зубы не смотрят, вот и гвардейцы не роптали, натягивая на ноги, что я им с барского плеча... тьфу... с Моего Высочия руки снимал и отдавал.

И надо же такому случиться, что все размеры совпали! Тогда на радостях я приказал младшому самому оставшиеся передать. Мне негоже всех без разбору одаривать, иначе потом радоваться моим подаркам не будет.

И опять случилось чудо, — размеры тоже подошли. Вот, что значит грамотное руководство войсками. А за мудрого енерала любой солдат на заднице с Альп летом съедет и куда-нибудь да попадёт. Глядишь, и лет через триста, люди будут