— Ага.

— Деревянной?

— Ну, так ж пять слоев лака!.. Забыл?

— Да помню… А ты пивко-то глыкать бросил каждый вечер?

— Ну… — поджал губы капитан. — Подзавязал, да… Как ты и советовал.

— С мужиками вечерами в гараже не пропадаешь теперь дни напролет?

— Да нет… С дочкой уроки вот вчера делал. Правда, ни хрена не понимаю я в ихней математике. Сложно-о… Ух, чего там в школе им преподают.

— Алина в пятом классе у тебя, — напомнил я.

Капитан развел руками и выдохнул:

— Так в пятом классе математика самая злая. Не веришь? Учебник могу принести.

— Да верю… Только не в розе дело. Не она тебе помогла. Вернее, она тоже, но семье и бабе, Антипыч, внимание нужно, а не безделушки деревянные. Вот у тебя все и наладилось, потому что внял ты моим советам и перестал бесконечные моторы перебирать под жигулевское и горькую.

— Угу… Домашний пока. Но на выходные пойду в гаражи, — мечтательно проговорил капитан. — Я уже и у Любки отпросился. У соседа «шаха» не заводится. Карбюратор барахлит, будем чинить.

— С каких это пор ты стал у жены отпрашиваться? — улыбнулся я.

— Ну так я же говорю… Роза всю жизнь мою изменила. Короче, спасибо тебе Саныч, жаль, что ты скоро выходишь… Может, недостачу на тебя записать? — подмигнул он. — Или порчу? Чтоб еще на пару годков задержался. Ха!

— Обойдусь. Мне за забором дочку повидать надо.

* * *

Я вошел в комнату для телефонных переговоров осужденных в помещении корпуса, который все называли дежуркой. Но по факту, кроме дежурной части ИК-35, там много находилось еще чего. Начиная от кабинетов оперативников и заканчивая психологическими лабораториями. Так было принято называть подразделения психологов. Лаборатории… А мы, значит, подопытные получается?

Сопровождавший меня начальник отряда сразу занял место в особом уголке, где он мог прослушивать телефонные переговоры подопечных.

Чтобы позвонить родным, нам приходилось писать заранее заявление на разрешение, да ещё с указанием номера абонента. Бумажку согласовывал начотряда и утверждал Хозяин, так называли начальника колонии полковника Гурьева Сильвестра Андреевича.

В переговорной терлись еще несколько зэков возле телефонных аппаратов, по виду напоминавших громоздкие ростелекомовские таксофоны.

Я занял свое место возле одного из приборов и услышал, как по соседству Шнырь разговаривал по телефону. Голос у него был необычно высокий, хоть и тревожный, всё равно радостный.

— Мам! Ты мне скажи… Дачу продали? Все получилось? Отлично! Ты денежки положи на карточку, не трать только. Полинке в институт поступать нынче. Да и отцу операцию делать надо, куда уже тянуть. Бесплатно — сама знаешь, сколько ждать. Я тут тоже маленько заработал, на счете копится, как выйду, даст бог, дачку обратно выкупим. Не переживай, если что — другую возьмем. Еще лучше даже! Да нормально все… Ага… Работаю, пашу. Сам удивляюсь, никогда столько не работал. Но интересно… Спасибо тут одному человеку. Вор старой формации, что называется. Он мужик с головой, с администрацией контакт наладил и организовал у нас тут производство деревянных изделий на продажу. Да ты его не знаешь. Морозов Александр Александрович.

Я стоял за спиной Шныря и слушал, как он обо мне своим домашним рассказывает. Шнырь меня не видел, как не видел Серого и Духаря. Ушлые уголовнички, пакостные. Те уже закончили телефонные переговоры и грели уши. О чем-то перешептывались.

Я взял трубку аппарата и набрал номер. Длинные гудки. Пи-ик, пи-ик… Долгие и, кажется, бесконечные.

— Алло, — наконец, раздалось на том конце провода.

— Доча, привет! — мои губы сами растянулись в улыбке, а сердце на миг замерло, а потом забилось чаще.

— Пап, привет! Ты чего звонишь? Случилось чего?

— Ну почему сразу случилось? Все хорошо у меня. Просто звоню…

— Слушай, пап, ты скоро выходишь… Но… Тут такое дело. Я не смогу тебя встретить. Извини.

— Как так? — опешил я. — Почему?

— Да мы с Рубиком в Сочи улетаем. Когда вернусь, не знаю. Ты ключи от квартиры у тети Маши возьми. У соседки из тринадцатой.

— Да знаю я, где Машка живет, — раздраженно оборвал я. — Ты мне лучше скажи, Света, что там за Рубик-кубик такой, что даже родного отца встретить после стольких лет отсидки не можешь.

— Ой, пап, не начинай. Ты сам виноват! Не маленькая, тридцать стукнет уже, а все воспитываешь меня. Ты там, а я здесь, — произнесла она хоть и с возмущением, но как-то безжизненно. — Полжизни так прожили, пора уже смириться, что дочь без тебя выросла.

Я закусил губу… В висках застучало… Что-то неправильное я делал в жизни. Неправильно прожил… С тем, что потерял много своих лучших годков, я еще мог как-то смириться, но теперь я чувствовал, что потерял нечто большее… потерял дочь. То единственное ценное, что у меня было.

Дьявол! Я с силой сжал телефонную трубку, аж пальцы побелели. Вот бы все начать сначала. Все исправить. Но поздно… Не мальчик уже и не юноша, а увядающий уголовник на закате жизни.

Ну выйду сейчас — и кто я буду за забором? Ранее судимый со справкой. Изгой. Урка. А здесь на зоне — уважаемый человек. Саныч. Этакий проводник и переговорщик между контингентом и администрацией. Смотрящий и, в некотором роде, положенец. Сердце ёкнуло. Вот выйду на волю, а там нет ее вовсе. Один куковать буду в пустой квартире и без работы. Что ж…

Но раскисать я не привык и ныть тоже. Это так… минутная слабость. Просто, дочурка расстроила. Короче, ЗК Морозов, прорвемся! Все будет… Голова, руки, ноги есть, а денег на первое время хватит. Заработал. В бухгалтерии расчет получу на выходе, а там и работенку найду. В общем, вперед и с песней в новую-старую жизнь. Вот только жаль, что со Светой все так вышло. Не доглядел. Пересидел…

— Ой, ладно, пап! — послышался звонкий и радостный голос в трубке. — Я побежала! Рубик приехал!

— Пока, доча, — сглотнул я комок и положил трубку.

* * *

Я зашел в отряд, когда все ещё были на работах. Мне, как прорабу, технологу и «активисту» в одном флаконе, в порядке исключения разрешалось свободное перемещение по сектору вне распорядка.

Помещение отряда состояло из огромной бытовой комнаты с двухъярусными кроватями — одной на сотню рыл, комнаты приема пищи, уборной с умывальниками и кабинета начальника отряда.

Неожиданно среди