Папа отводит глаза, словно тоже не может взглянуть на меня.

– По крайней мере, я знаю, почему ты так внезапно съехал.

Да, потому что я больше был не в состоянии смотреть на себя в зеркало. А значит, я точно не мог видеться с ним.

– Пап…

– Я не хочу об этом говорить, – выплевывает он, сжимая спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев белеют. – Я должен сказать тебе кое-что. – Злость на его лице сменяется отчаянием. – Кое-что очень серьезное.

Учитывая внушительный список дерьма, которое я сегодня сотворил, – и тот факт, что моя любимая девушка находится в операционной, – я практически уверен, что он уже не скажет мне ничего серьезнее.

– Что?

Приблизившись, он сжимает мое плечо.

– Во время приступа ты вылетел на встречную полосу и врезался в другую машину.

Очевидно, я ошибался… есть кое-что посерьезнее.

Намного серьезнее.

У меня не лучшие отношения с Богом, но я все равно начинаю молиться про себя. Прося, чтобы операция Бьянки прошла успешно… и чтобы с человеком во второй машине все было хорошо.

Крепче сжав мое плечо, отец опускает глаза в пол.

– За рулем была Хейли.

Я теряюсь.

– Хейли… моя бывшая девушка Хейли?

Он кивает.

– Да.

Я потираю грудь, внутри которой все сжимается в огромный комок. Отвратительный список моих ошибок становится длиннее с каждой минутой.

– Надеюсь, с ней все в порядке.

– Оук, – мягко говорит он, словно ему тяжело продолжать. – Она не выжила.

Я чувствую спазм в желудке, комната начинает кружиться.

Конечно, я придурок, самый большой, которого знаю, но я не…

Твою мать.

Это не может быть правдой.

– Она умерла? – Когда звук моего собственного крика отскакивает от стен, наполняя комнату, у меня начинает звенеть в ушах. – Я убил ее?

Я пристально смотрю на отца, прося, умоляя взять эти слова обратно. Но он не может.

Потому что я убил ее.

Все вокруг становится размытым, я делаю вдох, пытаясь себя успокоить. Не получается. От этого никуда не денешься. То, что я сделал, уже не получится исправить. Вина – та, которой не поможешь сожалением, – наполняет мою грудь.

– Прости, – шепчет папа, обнимая меня.

Я не понимаю, почему он извиняется. Я во всем виноват.

– Я уби…

Свет над моей головой начинает моргать и слишком уж знакомый шум наполняет уши.

* * *

– У него эпилепсия! – кричит отец, когда комнату наполняет звук шагов. – Снимите с него эти чертовы наручники.

Я моргаю, глядя в потолок, на меня накатывает волна усталости.

Есть столько вещей, которые я хотел бы сказать, – и еще больше, за которые хотел бы извиниться, – но я не могу. Ведь никакое раскаяние здесь не поможет. Я просто хочу закрыть глаза… и проспать вечность. Возможно, когда я проснусь, окажется, что это был всего лишь сон.

Или прекрасный кошмар.

Черт. Я так сильно хочу ее увидеть. Сказать ей слова, которые не успел произнести до того, как стало слишком поздно. Когда я все испоганил. Сказать, что между нами все было по-настоящему.

– По протоколу нельзя, – отрезает какой-то мужчина.

– На хрен ваш протокол. – Папа гладит меня по голове так же, как в детстве. – Все хорошо. У тебя просто снова случился приступ.

Забавно, ведь, несмотря на небольшой рост, в суде отец превращается в настоящую акулу, в монстра, который способен буквально разрушить любую жизнь простым заключительным словом, но глубоко внутри у него огромное сердце.

Раньше я думал, что и у меня такое же. Но теперь я знаю, что это не так… потому что люди с огромными сердцами никого не убивают.

– Он в порядке? – слышу я знакомый голос.

Дилан.

Борясь с усталостью, я отрываю взгляд от потолка. Глаза моей двоюродной сестры красные и опухшие, словно она плакала.

Возможно, из-за дерьма, которое я натворил.

Я открываю рот, но отец меня перебивает.

– Прости, Дилан, но тебе пока к нему нельзя.

Дилан переминается с ноги на ногу.

– Я просто хотела убедиться, что с ним все в порядке.

– Я понимаю, – говорит отец. – Но сюда можно только ближайшим родственникам.

По лицу Дилан видно, как ее ранят эти слова, и я ни капли ее не виню. Отец ведет себя с ней как настоящий урод.

– Какого черта, пап? – хриплю я. – Дилан – наша семья. – Я смотрю на медсестру, которая ставит мне капельницу, надеясь на поддержку, учитывая то, что я здесь пациент. – Я хочу, чтобы моя сестра осталась. – Повернув голову, я снова перевожу свое внимание на нее. – Как там Бьянка?

Я замечаю огонек беспокойства в ее глазах.

– Операция только что закончилась…

– Выведите ее, – встревает отец. – Сейчас же.

– Нет, – рычу я, но меня никто не слушает. – Дилан! – выкрикиваю я, пока полицейские выставляют ее за дверь. Когда наши взгляды встречаются, мне удается проговорить: – Скажи ей, что между нами все было по-настоящему. – Я сглатываю. – Скажи, что я люб…

Дилан пропадает из поля зрения, прежде чем я успеваю закончить предложение.

Я направляю свой гнев на отца.

– Почему ты не разрешил ей остаться?

Он хмурится.

– Потому что она слишком предана Джейсу и Ковингтонам, и я не могу позволить ей шпионить за нами, чтобы получить больше информации для возможного дела. – За этим следует шумный выдох. – Я уже готовлюсь к тому, что на нас подаст в суд семья Хейли, и если Бьянка не выживет…

Боль вспыхивает в моей груди, взрываясь, словно фейерверк.

– В смысле, если Бьянка не…

Я снова вижу мерцающие огни, и шум начинает эхом отражаться у меня в ушах.

* * *

– Вы можете дать ему лекарство посильнее? – рычит отец на медсестру. – Это его четвертый приступ за семь часов.

Медсестра в этом не виновата.

Эмоциональные потрясения как спусковой крючок для моих приступов, и прямо сейчас в мире не хватит лекарств, чтобы заглушить боль у меня в груди.

– Уже, – отвечает медсестра, возясь с капельницей. – Как ты себя чувствуешь, Оукли? – Она сочувствующе мне улыбается. Я этого не заслуживаю. – Держишься?

С трудом.

– Спасибо.

Нужно быть очень хорошим человеком, чтобы с добротой относиться к сраному убийце.

Я настолько потерян, что едва слышу свой собственный голос, но, думаю, она меня поняла, поскольку одаривает еще одной улыбкой, прежде чем направиться к двери.

– Через час у меня встреча с твоим адвокатом, – сообщает отец, когда она уходит.

Это… странно.

– Разве не ты мой адвокат?

Он качает головой.

– Нет. Это будет конфликт интересов, а я не хочу,