Шрифт:
Закладка:
Небо на востоке едва посветлело, но глава миссии Корнеев уже распоряжался на месте — отправлял сообщение в Москву.
— Николай Васильевич, генерал Йованович просил узнать, у вас все в порядке? Помощь нужна?
— Сами управимся, — скупо улыбнулся Корнеев.
И в самом деле, в советской миссии народу чуть не столько же, сколько в американской и английской, вместе взятых — офицеры, техники, связисты, врачи, переводчики… Кстати, об англоамериканцах:
— А коллеги ваши? Не в курсе, что у них?
— Они еще вчера съехали.
— Куда?
— На запасные площадки. Позавчера над городом самолет-разведчик ходил, вот они и забеспокоились.
Предусмотрительные, суки.
— Надо сказать, не зря. Вам бы тоже не помешало отъехать.
— От бомб не спрячешься, Владо.
И тут меня кольнуло — что, если и здесь немцы сподобятся выбросить парашютистов?
— А от десанта?
— Генерал Йованович считает это невозможным, вы зря беспокоитесь.
— Я потому и жив до сих пор, что учитываю невозможные варианты, — поморщился я. — Нехорошее у меня предчувствие, Николай Васильевич.
— Предчувствие к делу не пришьешь.
— Да в городе сейчас только мы да часть батальона охраны, хорошая цель. Знать бы, что на аэродромах у них творится, не дай бог немцы сумеют…
Пока мы разговаривали, солнце поднялось над горами, резко переключив ночь в день. И там, в ярком свете, мне померещились черные точки — я сощурил глаза, но толком не разглядел и цапнул у Корнеева бинокль.
С востока надвигались бомберы.
Грамотные, суки — шли от света.
— Накаркал, вторая волна.
Корнеев обернулся, приложил руку к глазам, и уже через минуту персонал миссии разбежался по укрытиям, а мы помчались к своим. Хорошо, что бежать под горку и почти по прямой — можно считать, что мы успели, первые взрывы застали всего метрах в ста от амбара. Привычно рухнули под забор, пережидая, пока вокруг рвутся бомбы и рушатся дома. Основной удар опять пришелся на гимназию, општину, комендатуру в бывшем полицейском участке и радиоцентр у церкви Всех Святых, с антеннами на колокольне, но все довольно быстро закончилось. Минареты, церкви и старые мечети, к счастью, уцелели — четыреста лет стояли, дай бог, еще четыреста простоят.
Кричали и бегали люди в пилотках со звездочками, жители решительно, без паники спасали имущество и проклинали немцев, между двух горящих домов протиснулся джип и умчал Тито, сверкнувшего золотым шитьем на петлицах и красными отворотами шинели.
Лучше бы в пещере над Быстрицей остался, ей-богу.
Потому как третьей волной прямо над головами прошли тупорылые медленные «тетушки Ю», из которых на поле за Бриной посыпались парашютисты.
Секунд тридцать я завороженно следил, как черные комочки камнем летят вниз, а потом хлоп! и над ними раскрываются купола. Зеленоватые и немного белых, под которыми болтались длинные ящики.
Опомнился только когда в сторону десантников потянулись единичные очереди и кинулся к своим, выстраивать оборону. Часть ребят тут же погнал в город, посыльными — большинство партизан вообще не знали, что делать, да и я, если честно, от занятия на срочной по теме «Отражение воздушного десанта» помнил только название.
Немцы как на учениях погасили парашюты, тут же распотрошили контейнеры, повыдергивали оружие и резво ломанулись вперед. Несколько залпов, скрежет пулеметов, крики — и вот, в два счета подавив слабое и разрозненное сопротивление, они с ходу заняли крайние дома города.
В одном из них, метрах в двухстах от нас, раздались несколько взрывов гранат, и я навел отныканный у Корнеева бинокль, чтобы разглядеть получше.
Твою мать…
Там поселили делегаток женского съезда, завтра как раз 8 марта… Девчонки все приехали почти без оружия, разве что с пистолетами, кто бы мог подумать, что тут такое…
Немцы ворвались в дом, через минуту вытащили одну на улицу — и взрыв раскидал всю группу. Мгновенно захолонуло сердце — неужели подорвала себя? И где Альбина? Она ведь тоже делегат, и если… Нет, нет, нет, она должна быть с госпиталем, не думай!
Думай о другом! Парашютистов сотни три, но с востока такие же «юнкерсы» уже притащили вереницы планеров. Два или три пулемета ударили им навстречу; как по мне, то зря — слишком далеко, попасть надо ухитриться, а патроны пригодятся в городском бою.
Раз… два… три… четыре… тридцать или сорок угловатых коробок с крыльями, подрагивая на ветру матерчатыми боками, плюхались на поле за Бриной и выметывали, как икру, фигурки в пятнистом камуфляже и касках, похожих на кастрюли. Немцы шустро разбегались подальше от посадочных площадок и сбивались в группы под прикрытием державших околицу десантников. Черт, прощелкали, не успели сбить слабенький заслон — пусть бы немцы с открытого поля атаковали! Сейчас хотя бы из крупняка ударить, стенки насквозь прошьет, но ПВО нашу доморощенную, похоже, все-таки разбомбили…
Так что придется самим.
Перебежка, две гранаты в окно, упал под стенку, взрыв.
Руки трамплином, прыжок в дом, перекат, очередь веером.
Пятеро парашютистов: трое не жильцы; один елозил на полу, пытаясь встать, но оскальзывался и снова падал на грудь, последний держался за голову, из-под ремня каски сочилась кровь.
Ладно, с ними позже. Быстро оглядел соседние дома — там увлечены перестрелкой — и скомандовал Глише:
— Выводи мирняк!
Ногой отпихнул легкий пулемет с круто загнутой назад рукояткой, торчащим вбок магазином и почему-то игольчатым штыком, рывком перевернул десантника на полу. Зрачки закачены под лоб, из-под ворота пятнистой куртки вылезли петлицы с молниями. Встряхнул второго — на меня уставились голубые глаза.
— Сколько, кто командир, цели, средства?
— Ферфлюхтер шва…
Я с размаху вломил ему прикладом, голова в каске врезалась в стену. Валявшийся на полу застонал, дрыгнул ногой, перевернулся на бок и попытался сфокусировать взгляд.
— Владо, нет мирняка, — мрачно доложил и без того вечно угрюмый Глиша.
— Как нету?
Мы же соседи, видели что в доме жила семья человек в семь-восемь.
— Все застрелены. Хозяева, дети. Тела в задней комнате.
— Сколько, кто командир, цели, средства? — оскалил мигом остервеневшую рожу на немца.
Не ответит — убью, суку.
— Ферфлюх…
Бах!
Голубоглазый ткнулся головой в пол, лежавший заскреб ботинками в попытке отползти.
— Сколько, кто командир, цели, средства? — сунул ему в нос дымящийся ствол. — Я тебе сейчас суставы прострелю и брошу.
— Девятьсот! Девятьсот!
