В 1320 г. обвинение в подготовке убийства папы римского посредством некромантии выдвигалось против графа Милана Матео I Висконти (1287–1322), который однако на суд в Авиньоне не явился, сказавшись больным. Тем не менее, в конце того же года был возбужден новый процесс: Иоанн XXII заподозрил непокорного правителя и его старшего сына Галеаццо во впадении в ересь, занятиях колдовством и связи с дьяволом. Четырнадцатого марта 1321 г. Маттео осудили заочно, а его имущество объявили конфискованным, что, впрочем, не помешало Галеаццо стать новым синьором Милана[17].

Колдовство, которым якобы занимались все эти и многие другие обвиняемые[18], оказывалось таким образом напрямую связано с высшими слоями средневекового общества и с фигурой самого правителя. Отныне магические практики представлялись для него и его окружения не менее опасными, нежели «обычные», хорошо знакомые и ранее политическое предательство, убийство, отравление или личная измена. Как следствие, уже в начале XIV в. колдовство превратилось в очередное особо тяжкое уголовное преступление, к которому светская и церковная судебная власть относилась с предельным вниманием[19].

Что же касается Французского королевства, где политико-религиозные дела начала XIV в. получили особую популярность, а собственно ведовские процессы на рубеже XIV–XV вв. стали привычной повседневностью, то здесь Жак Шиффоло выделял еще одно важнейшее обстоятельство, оказавшее, по его мнению, исключительное влияние на развитие сугубо светского понимания колдовства как уголовного преступления. Речь шла о так называемом природном теле (corps naturel) королевства — концепции, взятой на вооружение французскими интеллектуалами конца XIV в. и позволявшей более весомо заявлять о необходимости любви к своей стране, законного наследования трона и борьбы против тиранов. Согласно этой теории, королевство мыслилось как часть природы, созданной Всевышним, т. е. обладало Божественным происхождением, что автоматически распространялось и на власть правителя — наместника Господа на земле, которому надлежало охранять свои владения от любой угрозы[20], в том числе — от колдовства, являвшегося, вне всяких сомнений, преступлением, направленным «против природы» и, следовательно, против любого общественного порядка[21].

В своих рассуждениях Ж. Шиффоло использовал в основном выкладки Жака Кринена, самым подробным образом изучившего в свое время развитие аргумента «от природы» (argument de la nature) в сочинениях французских авторов конца XIV — первой половины XV в. Происхождение данного аргумента оба историка связывали с трудами Фомы Аквинского (ок. 1225–1274) и его продолжателей, опиравшихся на идеи Аристотеля и нормы естественного права[22]. Однако полностью вне поля их зрения остался подлинный, как мне представляется, родоначальник этой обширной и далеко идущей метафоры — Иоанн Солсберийский (1115/1120–1180), самым подробным образом рассмотревший в своем «Поликратике» проблему природного тела королевства и опасностей, которыми угрожают ему любые «противоестественные» поступки людей[23].

Размышляя о колдовстве как о преступлении, прежде всего направленном против любой власти — Божественной и, следовательно, королевской, Жак Шиффоло также совершенно не учел возможного влияния труда английского схоластика на развитие демонологических идей французских теологов, юристов и собственно судей эпохи позднего Средневековья. Однако именно в «Поликратике» теснейшая связь правителя с колдовством и его возможными последствиями не просто упоминалась, но рассматривалась последовательно и подробно. Именно здесь жесткая связка «король — ведьма» приобрела свои зримые очертания и, возможно, впервые было заявлено о пользе дьявольского вмешательства в судьбы людей. Ибо правитель, идущий на поводу у ведьм и колдунов, прислушивающийся к их советам, превращался в тирана — подобие Люцифера на земле, что давало его подданным законное право с ним покончить[24].

Таким образом, мне представляется совершенно логичным начать разговор о роли колдовства в политической культуре Западной Европы эпохи Средневековья и раннего Нового времени с анализа концепции Иоанна Солсберийского и того влияния, которое она — прямо или косвенно — оказала на позднейших английских и континентальных авторов, в той или иной мере интересовавшихся демонологией.

В следующих главах книги речь пойдет о практическом применении идей, изложенных в «Поликратике», т. е. об их проникновении в реальную жизнь европейских государей и их ближайшего окружения: об их использовании в пропаганде и в борьбе политических группировок, в создании «черных легенд» о правителях-тиранах, об их распутных придворных дамах и супругах, об их «дурных» советниках, занимающихся колдовством.

Второй раздел монографии будет посвящен проблеме противостояния — настоящей войны, которая, по мнению авторов демонологических сочинений XV–XVII вв., буквально у них на глазах разворачивалась между светскими европейскими правителями и дьяволом, создающим свое земное королевство и населяющим его собственными подданными. Здесь мы подробно поговорим о том, как авторы эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени разрабатывали тему личной ответственности самого государя и его судебных чиновников в деле истребления членов ведовских сект и поддержания порядка в обществе, и как они решали вопрос о возможной помощи, которую в этом деле могут оказать правителю простые обыватели.

Наконец, в третьей части монографии речь пойдет о том, как создавался образ настоящей ведьмы: ведь ее следовало научиться распознавать по особенностям ее поведения и внешности прежде, чем арестовывать и приводить к суду. Три главы этого раздела будут посвящены соответственно морально-нравственным основаниям охоты на ведьм, в основе которых лежала история Иуды Искариота, физиогномике ведьм и колдунов, а также их физиологическим отличиям, позволяющим, по мнению демонологов XV–XVII вв., с уверенностью судить об их преступном ремесле и успешно ему противостоять.

* * *

В заключение мне остается поблагодарить от всего сердца коллег и друзей, которые консультировали меня по самым разным, порой совершенно частным вопросам, возникавшим по ходу моего исследования:

Анну Серегину — за готовность в любой момент поделиться своими поистине безграничными познаниями в истории английских пуритан, ведьм и фамилиаров;

Юлию Крылову — за французские придворные сочинения, в которых не обнаружилось следов влияния Иоанна Солсберийского, зато нашлось многое другое;

Дильштад Харман, Григория Бакуса, Михаила Майзульса и Дмитрия Антонова — за наши бесконечные захватывающие дискуссии о демонологии и иконографии;

Константина Мефтахудинова — за «Страдающее Средневековье» в целом и за подсказки из Плутарха в частности;

Олега Воскобойникова — за предложение взглянуть в лицо средневековой ведьме;

Александра Гладкова — за размышления о «Поликратике» Иоанна Солсберийского;

Людмилу Евдокимову — за прекрасную книгу о французских переводчиках XIV века;

Романа Шмаракова — за блестящий перевод «Забав придворных» Вальтера Мапа, увидевший свет именно в тот момент, когда он был мне так нужен;

и наконец, моих замечательных магистрантов-медиевистов Ксению Бабенко, Екатерину Евдокимову, Марию Ефимову, Анастасию Каташинскую, Андрея Красовицкого,