Шрифт:
Закладка:
Лайфсейвер прошла прямо под ним. Сидя в ветвях старого искалеченного временем явора, охотник почувствовал, что его дыхание учащается. Он усилием воли подавил отклик надпочечников, заставив их вырабатывать меньше норадреналина. Не сейчас. Он не хочет тащить девку к кладбищенской черте. Пусть сама шагает – ведь он потратил столько усилий, чтобы направить ее сюда!
Пока Ника продолжала медленно двигаться вперед по пустой дороге, он плавно скользил по ветвям с одного дерева на другое. Ни один сук не треснул под его ногой, ни один листок не отправился в суицидальный полет к проклятой земле.
О, эта бедная земля давно забыла, что такое вода! Но взамен охотник приучил ее ко вкусу крови. Он снова и снова орошал изувеченную жаждой твердь горячей влагой из ран своих жертв, приносимых в дар его темному покровителю, обретавшемуся в таких закоулках Вселенной, которые людской разум не в состоянии представить в самых диких и отвратительных кошмарах.
Наконец, Ника вышла к кладбищу и ее худые дрожащие руки непроизвольно метнулись к лицу, до белизны в костяшках зажав девушке рот. Ржавый нож едва слышно ударился о землю. Ну и ладно, она все равно не смогла бы пустить его в ход.
Разумеется, девчонка не знала, куда ведет эта дорога и теперь боялась поверить в то, что видит. Боялась сорваться на крик в каком-то древнем иррациональном страхе перед мертвецами, которые – представьте себе – могут подняться из своих могил, охочи до людской плоти.
Бладхаунд усмехнулся, наслаждаясь эффектом. О Порча, как же люди невежественны! Сорок тысяч лет эволюции, а они по-прежнему боятся мертвых. Сам же охотник лучше других знал эту простую истину – бояться надо живых. Только живых.
Он беззвучно спустился с дерева, окунувшись в стремительно наползающий сумрак. Не просто ночной туман, нет! То была Нареченная Мгла, еще один великий дар Порчи, как и Сумеречная Колыбельная. Этих даров было немного, но каждый возносил охотника на голову выше смертных.
Это опьяняло.
Но он никогда не позволял себе забыться. Он упивался своим превосходством, но всегда помнил об осторожности. Ибо смертные слабы, однако не так просты, как кажется на первый взгляд. В конце концов, он когда-то тоже был таким – слепым и невежественным. Но потом Эссенциал одарил его, позволив служить тенебрисам, и потерять благословение Порчи из-за глупой самоуверенности было бы непростительно.
Так мог ошибиться человек. Охотник не мог. Поэтому не спешил.
Девушка застыла на опушке, будто статуя, высеченная из белоснежного алебастра рукой истинного мастера. Она должна войти на погост, потому что там он выбрал место для ее Освобождения.
По дальнему периметру кладбище широким полукольцом обступала высокая покосившаяся ограда. Старые гнилые доски с торчащими во все стороны черными гвоздями выглядели хлипко, но для слабой девчонки они станут непреодолимой преградой. Есть два пролома, но первый уводит к реке, в закрытую бухту меж скал, а сразу за вторым охотник выставил капкан.
Нужно только чтобы она вошла, пересекла первую линию серых могильных плит – столь старых, что слова на них уже невозможно разобрать. Но Лайфсейвер тупила. Бладхаунд недовольно рыкнул и решил, что пора ее подтолкнуть. Он медленно снял повязку с глаз и затянул Сумеречную Колыбельную, выходя из тумана у нее за спиной. А в следующее мгновение в душу Ники отрезвляющей бурей ворвался ужас. Она тонко взвизгнула, мгновенно сбрасывая оцепенение, и вспугнутой ланью слепо помчалась через кладбище.
Колыбельная прервалась, когда Бладхаунд не сдержавшись расхохотался и рванул вслед за своей жертвой. Он смеялся все громче, и налетевший ветер искажал его смех, унося под облака далекими громовыми раскатами. Деревья за его спиной глухо затрещали и порыв могильного холода ударил в спину, нежно обнял крепкую высокую фигуру и ничуть не замедлившись полетел вперед, за обреченной бедняжкой.
Охотник быстро настигал ее. Неожиданно он почувствовал резкий запах, а его отточенный Порчей взгляд различил на крепких бедрах Ники, туго запакованных в бледно-синюю джинсу, разрастающееся темное пятно. Девчонка со страху описалась, ну надо же! А ведь ночь еще только началась…
Они находились на середине кладбища, когда Лайфсейвер свернула за изуродованную временем статую, изображавшую толи ангела, толи саму смерть, и едва не рухнула в разрытую могилу. Нет, так не должно было случиться – Бладхаунд не хотел, чтобы эти прекрасные ножки покалечились! Поэтому, мгновенно сориентировавшись, он смахнул с пояса топор и запустил его в спину Ники.
Топор ударил точно над правой лопаткой, придав телу девушки достаточный импульс, чтобы она перелетела через двухметровую яму и, кувыркнувшись в воздухе, растянулась по другую сторону от могилы. Всего секунду над кладбищем висела гулкая тишина, а потом с новыми порывами ветра в небо устремился ее истошный, булькающий вопль.
Бладхаунд уже стоял рядом. Он без видимого усилия освободил свое оружие от оков трепыхавшейся плоти и пинком перевернул девчонку на спину. Та заскулила, задрыгала ногами, замахала левой рукой. Правая повисла болезненной плетью – топор перерубил ключицу и порвал трапециевидную связку. Как и было задумано.
– Нет, пожалуйста! – пропищала Ника.
Исполненные благословенной Порчи глаза охотника уставились на нее с темным торжеством и Бладхаунд хищно облизнулся. Затем ухватил девчонку за ногу и поволок в сторону загодя облюбованной могильной плиты.
– Я сделаю все, что скажешь! Прошу! – Лайфсейвер не переставала рыдать, но охотник не отвечал. Он знал, что его молчание вселяет в нее еще больший ужас, и наслаждался этой музыкой сфер, чистейшей из когда-либо придуманных и сыгранных композиций.
Охотник повалил каменную плиту прямо на могилу и бросил на нее девушку. Та сразу же попыталась отползти прочь, но Бладхаунд ударил ее наотмашь по лицу. Голова Лайфсейвер резко мотнулась в сторону, что-то хрустнуло у нее в шее, левый глаз мгновенно заплыл, а из рассечения над бровью побежала кровь. Он верно рассчитал силу – теперь она в вязком болезненном полусне на ближайшие пятнадцать минут, и ему этого хватит.
А потом…потом она будет кричать так, как не кричала никогда в жизни. Даже когда измазанная кровью и дерьмом вылезла из утробы своей шлюхи-матери в этот злобный проклятый мир!
Он вновь снял с пояса топор, а из небрежно сброшенного рюкзака достал пять длинных кольев из черного металла. Используя обух топора как молоток, он вогнал колья в землю по сторонам от заваленной плиты. Если бы нужно было сохранить ритуал в тайне – он бил бы через тряпку. Но
