— После нашей беседы с дедом Игорем, — говорил Марат, — прошло месяца четыре. И вдруг на Арбате мы с твоим братом снова его встречаем! А я почти и забыл о нем. Ты можешь мне не верить, но все так и было, — начал уверять меня Марат, хотя я никак не показала, что не верю его словам. Напротив, такие неожиданные встречи порой случались и со мной, и для меня они не были чем-то невероятным. Любые совпадения всегда интересовали меня, и мне отчаянно хотелось проникнуть в их суть, понять, что это такое и для чего они. Однако понять истинный смысл никак не удавалось, или же его не было вовсе, так что я решила не ломать голову над каждым таким совпадением, позволяя ему оставаться нераскрытым.

— Так вот, этот дед Игорь тоже нас узнал, даже обрадовался и решил познакомить нас со своими друзьями. А! Забыл тебе сказать: этот старик оказался директором одной финансовой компании… Да-да! Клянусь тебе, я сам бы не поверил, ведь он и во вторую нашу встречу выглядел, наверное, еще грязнее и потрепаннее, чем в первую. Нет, ты представь: он провел нас по служебному ходу на спектакль в Доме актера. Там, значит, сидят богатеи в дорогих костюмах со своими женами, а к ним в ложу заходит дед Игорь и ведет нас за собой. Все с ним здороваются как со старым другом, а он представляет нас этим людям как близких по духу и разуму приятелей.

Можно было, конечно, усомниться в этой истории, но почему-то тогда мне не хотелось. К тому же по прошествии времени я достаточно узнала о Марате, чтобы почти с уверенностью сказать: эта история не была ложью.

— Последний раз я видел деда Игоря в Крыму, несколько лет назад, — закончил рассказ Марат, — и, знаешь, мы с ним даже не удивились этой встрече. Он дал мне свою визитку, а я ее где-то потерял. Но я думаю, наши пути еще пересекутся. Если честно, я очень надеюсь на это.

В этом и был весь Марат: он не чурался никаких знакомств, и повсюду у него были друзья. За их счет он частенько жил, брал, у кого мог, в долг и редко возвращал долги кому-то, причем делал это так искусно, что ему прощали многое. Марат часто катался из одного конца страны в другой — из Москвы на юг и обратно, домой.

По правде говоря, я не уверена, что у него был дом как таковой. Район Крылатское, где он вырос, Марат любил до беспамятства, но своего угла там не имел. То немногое, что я знаю о его детстве, как-то уж слишком печально. Когда Марат был еще ребенком, мать оставила его с отцом, решив жить своей жизнью. Эта красивая женщина, с тонкими чертами лица, острыми скулами и темно-карими глазами, хотела, быть может, чего-то большего, и не удивительно: в прошлом модель и любимица фотокамер, — она стала простой женой и матерью в небольшом тихом районе на окраине Москвы.

Несмотря на то что мать оставила маленького сына заботам отца, Марат твердил, что не держит на нее зла и обиды за порушенное детство. Он очень тепло отзывался о матери, поддерживал с ней связь, причем звонил в основном он, мать же давала ему знать о себе крайне редко.

Я не знаю, откуда Марат черпал всю эту нежность к матери, ведь он имел полное право презирать ее и осуждать. Он и сам знал об этих правах и понимал, что в вину ему это никто не будет вменять, и поэтому сказал мне как-то:

— Нет у меня никаких обид на мать. Я на самом деле хотел бы многое для нее сделать. Когда-нибудь я повезу ее путешествовать.

Это заявление меня не слишком убедило — складывалось ощущение, будто Марат либо старался получить любовь матери, которой она не слишком щедро его одарила, либо пытался избавиться от тех самых обид, о которых он смутно подозревал, но не желал признаться себе в их существовании.

В пятнадцать лет Марат лишился отца — тот умер, оставив после себя немного памяти, чуть больше фотографий и квартиру, сильно походившую на наркоманский притон. Теперь воспитанием Марата обязаны были заняться дед с бабкой, которые с молчаливым недовольством приняли на себя эту тяжкую ношу. К своему внуку они относились терпимо, с удивительным для старости холодом и безразличием, и Марат, не ожидавший такого обращения, не пытался наладить теплые отношения со стариками и в то же время не ожесточался против них. Да и какое было дело пятнадцатилетнему мальчишке до этих почти чужих ему людей? Все свое время он проводил на улице, катаясь на доске, на тусовках в каких-нибудь подвальных клубах, или оставался у кого-то из друзей. Дома он бывал нечасто.

Едва Марату исполнилось восемнадцать, он тут же бросился путешествовать по стране, как будто только этого и ждал всю свою жизнь и вот час наконец пробил. Первым делом он отправился в Крым автостопом и без единого гроша в кармане.

Пещерные люди

О красотах Крыма я впервые услышала от брата. Он таким же путем, как и Марат, отправился туда несколькими годами позднее, пробыл там почти все лето и вернулся в Москву немного похудевшим, с темным загаром и ярким, но спокойным блеском в глазах, — такой блеск, наверное, был лишь в глазах бодхисаттв, пробудившихся от мирского сна.

Я хорошо помню вечера, когда брат рассказывал мне о том, что он видел в Крыму, как жил, каких людей там встретил. Многое из рассказанного я позабыла, о чем сейчас очень жалею, но то, что сохранилось в моей памяти, я бережно храню.

Больше всего брату полюбился мыс Фиолент, с его лазурно-бирюзовыми прозрачными водами прямо у подножий высоких скал. Там, на высоком холме, поросшем дикими травами и кустарниками, он, бывало, днями лежал в гамаке, курил самодельную трубку из кукурузного початка и смотрел, полузакрыв глаза, на ярко-синее небо, которое бывает только на юге.

Правда, далеко не все города в Крыму были приятны и годились для курортного отдыха.

— Мне кажется, Керчь — самое отвратительное место не только в Крыму, но и на всей планете, — рассказывал брат. — Вот представь себе воздух в тропических лесах — душный и влажный, его тяжесть даже кожей можно ощутить… Так вот в Керчи, когда