Шрифт:
Закладка:
Обречённая девушка, осознавшая свою нужду, открывшая своё бессилие. Ватацуми видел перед собой не богиню, но собственный шанс. Он аккуратно поддел её подбородок.
– Посмотри на меня.
Инари подняла глаза. Он постарался вложить в свой взгляд всё участие, на которое был способен.
– Я не могу жертвовать своим народом ради твоего. И не стану.
– Но…
– Я не договорил.
– Извини, – она опять потупилась, но рука мужчины не позволила склонить голову. Он поднял её подбородок выше, заставляя снова смотреть в глаза.
– Я не могу жертвовать своим народом, но это не значит, что я не могу помочь.
Он замолчал. Девушка смотрела на дракона со смесью недоверия и надежды.
– В Шику будет река. Она возьмёт своё начало на севере южных гор, пройдёт через лес и к северо-востоку от него впадёт в море. Там поселятся пресноводные рыбы, но твоим кицунэ строго запрещено лишать кого бы то ни было жизни.
Глаза богини округлились.
– Ты решил просто подразнить их? Они, конечно, могут глотать её живьём, но вряд ли ты это имеешь в виду, – Инари по-лисьи фыркнула и попыталась отвернуться, но Ватацуми снова удержал её лицо, не позволяя разорвать зрительный контакт.
– Дослушай. С конца времени роста и до середины времени жизни в реку будет заплывать лосось на нерест. После нереста он, подарив жизнь следующему поколению, умирает. Твои лисы могут убивать только тех, кто уже отнерестился. Они будут питаться свежим лососем раз в год в течение нескольких месяцев. – Наконец он отпустил её лицо, но в этот раз Инари не шелохнулась. – Этого будет достаточно?
– Да, – выдохнула она.
Ватацуми улыбнулся, но ничего не сказал. Он ждал.
– Что я могу сделать для тебя взамен?
Дракон отпустил ладонь Инари и не спеша обошёл богиню, встав у неё за спиной. Тонкие пальцы скользнули по её предплечью и поднялись к шее. Он осторожно поддел рыжую прядь, открывая ухо, наклонился и прошептал, намеренно задевая губами чувствительную кожу:
– Твоя благодарность доставит удовольствие нам обоим.
* * *
– Такова великая история сотворения Шинджу – жемчужины Драконьего моря.
Учитель гордо поднял подбородок, прикрыл глаза и застыл, будто не пересказал в сотый раз всем известную легенду, а самолично положил начало людскому роду. Киоко невольно хихикнула, чем навлекла на себя строгий взгляд. Пришлось поспешно опустить голову и спрятать улыбку за лёгким поклоном.
– Да, Акихиро-сэнсэй. Спасибо за рассказ.
Мужчина провёл рукой, испещрённой глубокими морщинами, по длинным серебряным волосам и недоверчиво покачал головой.
– Ох, Киоко-химэ, вы ведь принцесса, вам подобает ценить столь изящные истории. Разве она не прекрасна? Разве не видите вы того, что тогда случилось? Это ведь наше прошлое, заложившее традиции страны. Одна из ваших обязанностей – чтить это прошлое, – его скрипучий голос и неизменно нравоучительный тон нагоняли тоску.
Киоко прекрасно знала свои обязанности. Она почитала традиции, прилежно училась и любила свою страну. Но некоторые вопросы не давали ей покоя. Один из них – зачем?
Императором женщине не стать. И хотя женщины были средоточием искусства Шинджу – ими восхищались, их восхваляли, их превозносили, – власть как скучное и совершенно не изящное занятие оставалась у мужчин. И повлиять на что-то Киоко при всём желании не могла. Строго говоря, ей и в правящей семье жить осталось недолго. Завтра она выйдет замуж и переедет во дворец сёгуна[2], станет одной из многих придворных дам, и все её познания в истории не будут иметь никакого смысла. То ли дело литература, живопись и театр – то, к чему она была равнодушна до сих пор, должно стать частью её придворной жизни, если, конечно, она хочет обзавестись подругами. Странно, что учитель раз за разом возвращает её к истории, словно позабыв о скором будущем принцессы.
Эта мысль беспокоила, но Киоко отмахнулась от навязчивой тревоги – все нервничают перед свадьбой, она не должна поддаваться панике. Да, жизнь не будет прежней, но она готовилась к этим переменам.
Хотела ли она их? А хотела ли Инари отдаваться Ватацуми и рожать для него первого императора Шинджу? История сотворила традиции, а они диктуют уклад. Значит, так верно. Что верно – то не должно беспокоить её ум. Она станет достойной женой своему мужу и родит ему прекрасного наследника.
Но почему от этой мысли становится так тоскливо?
Учитель смотрел строго, выжидательно. Молчание затянулось дольше всех норм приличия.
– Прошу прощения, учитель. Я внимательно вас слушала и знаю эту историю.
Акихиро медленно кивнул – длинная борода покачнулась. Он собрал со стола свитки, которые так ни разу и не раскрыл за время урока, и поднялся на ноги.
– Киоко-химэ, – в старческом голосе теперь звучала забота. – Беспокойства ваши все на лице написаны. Аккуратнее думайте. Кому-то может не понравиться, что вы сомневаетесь.
Киоко кивнула, стараясь не выдать своего удивления, но лицо против воли дрогнуло. Учитель никогда не отличался особой проницательностью. Наоборот, он не обращал внимания даже на её детские выпады, а все опасные вопросы, которые она когда-то имела неосторожность задавать, поворачивал в нужную ему сторону.
Так, однажды она спросила, почему девушки не могут править страной. На лице учителя появилась добрая улыбка: «Конечно, могут, Киоко-химэ, конечно, если будут чтить традиции, уважать прошлое и знать историю своего рода». А затем он улыбнулся ещё шире и добавил: «Такая девушка сможет выйти замуж за твоего брата и стать женой императора, матерью преемника, чтобы править страной через потомков».
Сначала Киоко думала, что учитель так подшучивает над ней. Но со временем стало понятно: старик свято верил в то, что говорил.
Как-то раз отец поручил своему советнику понаблюдать за успехами принцессы и, как она позже узнала, заодно проверить, не утратил ли ещё Акихиро-сэнсэй способности к обучению. Старик не выказывал никакого волнения, уверенный в своём деле, а вот Киоко распереживалась. Она всегда боялась семью Сато, а их глава Мэзэхиро-доно и вовсе нагонял на неё ужас одним своим видом. Правда, волнения улетучились уже через один коку[3] – когда Киоко впервые услышала от пожилого учителя легенду о сотворении людей. Тогда она, десятилетняя девочка, которая упрямо не хотела усваивать нормы приличия и ещё не подозревала, к чему может привести свободное высказывание мыслей, озадаченно спросила:
– Акихиро-сэнсэй, а почему Ватацуми не рассказал Инари всю правду и не спросил у неё, вдруг она бы и так согласилась? Зачем обманул, сделал так, что она осталась должна?
Киоко по сей день помнит хмурый взгляд сёгуна. Его лицо перекосило от гнева, и взгляд, полный осуждения и готовности вынести приговор, впился в учителя. Стоило отдать должное Акихиро-сэнсэю: все морщинки на его лбу остались неподвижны. Он улыбнулся той самой доброй улыбкой и ответил своим неизменно поучительным и снисходительным тоном, которым взрослые разговаривают с маленькими детьми:
– Вы правы, Киоко-химэ, – при этих словах лицо Мэзэхиро-доно вытянулось ещё сильнее, но учитель не обратил на это внимания и продолжил, – мог он, без сомнений, и рассказать, и помощи просить, просить навстречу пойти. Так поступила бы женщина. И потому вы будете прекрасной женой, раз задаёте такой вопрос. Другое дело, что Ватацуми – бог, дракон, владыка моря, что омывает наши земли. Как и все мужчины страны Шинджу – его потомки, – под своей невероятно изящной чешуёй он скрывает честолюбие и властность. Мужчины не просят, они берут. Но берут мягко, играючи, никогда не силой. Другое дело – женщины, дочери богини Инари: просят у сильных мужчин и благодарят их за доброту, за поддержку и помощь.
Учитель умело перевернул слова Киоко и вмиг превратил её в глазах сёгуна из мятежницы, везде видящей несправедливость, в кроткую и послушную девочку, которая и мыслит по-девичьи, а значит, что с неё взять.
Со временем она даже себе перестала задавать неудобные вопросы – те, что ставили под сомнение традиции и общий уклад жизни. Хотя
