В 1870-х годах, когда Россия освобождала от турок Балканские страны, Раффи писал: «Настал желанный золотой век дружбы народов». Писатель надеялся, что великие европейские державы на Берлинском конгрессе в 1878 году отнесутся «по-дружески» и к Армении. Но эти государства похоронили на конгрессе армянский вопрос. «Османский султанизм является злейшим врагом России и Армении», — писал он.

Еще в конце прошлого века Юрий Веселовский назвал Раффи одним из первых народных писателей своего времени. Ширванзаде по поводу романа писал, что Раффи был пересказчиком горестей и печалей своего народа и самым талантливым выразителем его заветных чаяний.

Очень высоко ценил Раффи Степан Шаумян.

Александр Фадеев в 1939 году на страницах «Правды» дал Раффи высокую оценку, сравнив его с Львом Толстым.

Уже при жизни Раффи был предметом поклонения широких народных масс. Я нашел уместным привести здесь одну мою запись.

Осень 1932 года. Тогда я учился на втором курсе Горисского педагогического техникума. Жили мы весьма скромно, и те два пуда хорошо просушенной очищенной пшеницы, что мать хранила в кладовой, были для нас настоящим богатством. В тихое, согретое мягким солнцем воскресное утро мать помоглa мне взвалить на спину мешок и сказала:

— Отнесешь, значит, на мельницу Мухдесенцев и подождешь, пока смелют. Смотри, не рассыпь муку по дороге, — предупредила она напоследок.

Ждать, пока смелют пшеницу, придется немало, и я прихватил с собой первый том «Искр» Раффи — посижу себе у речки, почитаю. Отец говаривал, что эту книгу в память о встрече в Горисе выслал моему деду Аракелу сам Раффи. Плотный, хорошо изданный том, на титуле орнаментированным шрифтом набрано: «Тифлис. В типографии М. Варданяна и КО. 1883». О том, что знаменитый писатель, имя которого стало легендой еще при его жизни, посетил наши края и собирал материал для своего романа «Давид Бек», я слышал, но о подробностях почти ничего не знал. Лишь позднее я отметил про себя, с каким уважением хранится в памяти народной пребывание Раффи в Зангезуре…

У мельницы я встретил Атанэса, давнишнего друга моего отца, и деда Яхши. Сидят рядышком, беседуют мирно в ожидании помола.

Я опустил мешок, поздоровался с ними и, устроившись на краешке большого плоского камня, принялся читать роман.

— А-а, — добродушно кивнул дед Яхши, легонько коснувшись набалдашником посоха моей книги, спросил: — Ты что это читаешь, внучек?

— Книгу писателя Раффи.

— Ты смотри! — зацокал языком дед. — А знаешь, Аракелов внук, что лет пятьдесят назад Раффи сидел на твоем месте, вот на этом же камне?

Я захлопнул книгу и невольно привстал,

— …Расскажу, чего уж там! Пришли мы сюда с Аракелом хворосту набрать. Собираем, значит, и вдруг — голос Аствацатура, твоего отца, Атанэс:

— Эй-эй, что за люди? Кого надо?

Глядим, приближается по ущелью всадник, рядом еще кто-то, пеший. Всадник ответил:

— Раффи я, Раффи.

Аствацатур был человек грамотный, книги читал. Бросил лопату, спустился быстро к всаднику, ну и мы с Аракелом побежали, любопытно стало. Аствацатур взял коня под уздцы, к мельнице ведет:

— Добро пожаловать, господин Раффи, добро пожаловать! Вот радость!

— Из Хндзореска еду, — сказал Раффи, — в Караундж мне надо, а оттуда в Татев. Дорогу не покажете?

Помогли мы ему спешиться, усадили на этот вот плоский камень, Аракел хотел было расседлать коня, Раффи не позволил:

— Проводника с конем я должен отпустить в Хндзореск. А нового коня дадут мне в вашем Хндзореске?

— Не одного, двух дадим, господин Раффи, — сказал Аракел. — Не гость вы в наших краях, а хозяин.

Угостили Раффи мацуном и свежеиспеченной гатой. В саду у Аствацатура бутыль с тутовой водкой была закопана, пошел принес, но Раффи отказался.

— Благодарю, — сказал, — редко я пью, да и то вино.

Зато с каким аппетитом принялся за мацун, не по-городскому съел, а по-нашему, по-крестьянски — забирая мацун кусками лаваша. Сказали мы ему: «Господин Раффи, посмотри сначала наше село Горис, потом только поезжай в Караундж». Согласился.

Втроем — Аракел, Аствацатур и я — повели показать село. Спросил, где тут у нас крепость Ворбевайр, показали. Потом пошли верхним склоном Ласти-Хут.

Дошли мы до родника Хачит. На скале рядом с родником слова какие-то высечены. Спросили Раффи: «Господин Раффи, прочесть это сможете?»

— Надпись на древнеармянском языке, — сказал, — говорится о том, что восемьсот лет назад родник этот построил человек по имени Кристофор.

От родника повели Раффи в ущелье Цакери-дзор. Посмотрел он на выдолбленные в скалах пещеры и спросил:

— Вы как это место называете?

— Цакери-дзор, — ответил Аракел, — здесь была крепость наших предков.

— Да. — сказал Раффи, — это и есть знаменитая крепость Дзагедзор. Так она называлась в древности.

Когда выбрались из ущелья, Раффи сказал:

— А знаете, почему ваш край зовется Зангезуром? Крепость Дзагедзор была одной из самых грозных крепостей области Сюник Великой Армении. Построил ее Дзагик, внук патриарха Сисака. Отсюда и название крепости Дзагедзор. А персы, у которых нет звука «дз», стали именовать крепость, а потом и весь край Зангезуром

А еще спросил Раффи, кем себя считают сами горисцы, пришлыми или коренными жителями.

— Тут мы спокон веков живем, — сказал Аракел, — самые что ни на есть коренные. А патриарх Сисак — прародитель наш.

— Все верно, — кивнул Раффи, — Сисак был сыном Гегама и жил за две тысячи сто лет до рождения Христова.

Мы стали очень просить Раффи чтоб он погостил в селе, остановился у кого-нибудь из нас — отказался вежливо, сказал, что надумал в город сходить: может, в канцелярии остались кое-какие бумаги со старых времен. А в городе Горисе, что только-только стали строить пониже села, было тогда самое большее домов двадцать–двадцать пять.

Попрощались мы с Раффи, пожелали всяческих благ. Перешел он мост и зашагал в сторону города.

СЕРО ХАНЗАДЯН

Расторгнем узы и свергнем с себя оковы их.

Псалмы, 11, 3.

КНИГА ПЕРВАЯ

-

I

До 1722 года, то есть до появления на арене Давида Бека, армянские мелики[13] еще не утратили своего значения. Они имели собственные замки, наследственно правили частью населения, заключали договора с персами и турками, участвовали в их войнах и в качестве своего рода вассальных князей платили налог государствам, попеременно