– Плату.

Этран молчал, а говорил за него голод. Он должен верен быть Греху, что дал ему надежду, что научил служить и жажду утолять. И должен верен быть ему всею душою, но сомневался, осталась ли она внутри.

– Любовь моя, прошу, я всё верну потом.

Грех вновь не согласился. Этран пытался разобраться: кто главным должен быть ему: хозяин, Грех, Чревоугодие, иль голод, пожирающие живьем? А может человечность? Она была воспитана его семьей, которую он сам и погубил.

А дева таяла. Кровь капала на снег.

– Мой милый. Моя надежда.

Дева завалилась на бок, глаза глядели на вихрящиеся искры, снопом исчезающие в небе.

– Моё чудовище. Моя личная преисподняя, разгуливающая по земле. Ты можешь забрать моё сердце.

Этран бросил один лишь взгляд, полный тоски и боли. Чревоугодие молчало.

Пар растворялся в воздухе морозном. Слезы катились по её щекам, но на губах была улыбка.

Она так и лежала. Побледневшая, сама как первый снег. Чревоугодие вздохнуло, совсем как человек. Этрана это возмутило.

Помочь он девице не смог, равняясь на Греха под боком, а тот повел себя совсем уж просто. Чревоугодие заговорило. Голос шелестом пронесся по двору.

– Людям всегда нужно во что-то верить.

Подул холодный ветер, заметая следы девы. Последние воспоминания стирались отовсюду.

– В совесть, честь и долг. В Богов, суеверия и знаки. Но правда в том, что каждому хочется не верить, а вверить себя кому-то. Любимому, чей век такой же короткий, или Богам, чья жизнь – это вечность, наполненная утратами. Людям хочется сострадать чудовищам в надежде на то, что монстру удастся полюбить их в ответ.

Этран глядел на лицо девы, на стекло глаз и снег в кудрях.

– Я мог забрать сердце. Не слишком ли высока плата?

Чревоугодие в ответ лишь рассмеялось. Звонко, гулко, заглушая треск огня.

– Ничтожна.

Этран опешил. Казалось, что и голодная змея в груди утихла.

– Целое сердце. – едва промолвил Бес.

Он не любил, не был любим, не знал ни трепета, ни боли. Слова же девы ранили его до глубины гнилой души. Грех зубы скалил, ласково пропев:

– Богам дано любить лишь раз. За вечность это жалкая крупица, а потому не смей себя же в путы заковать.

И Бес отпрянул, прижав к груди ладони. Всего лишь раз! Он даровал другим, благословлял и проклинал, а сам имел всего одну возможность! Судьба к нему несправедлива? Или проклятие настигло вдруг врасплох?

– Пусть ты чудовище и преисподняя, её слова, а не мои, ты беспросветно глуп, Этран. А сердце… оно было в твоих руках, его твой голод поглотил давно.