– Церера Росси, твою внучку нужно подстричь.

– Ты планировал сделать это мечом, командор?

Стражник задирает подбородок, чтобы придать себе устрашающий вид.

– Уверен, ты бы этого не хотела. Я славлюсь не своими парикмахерскими навыками.

– Ты чем-то славишься? – шипит Нонна, и от ее голоса волосы, обрамляющие мое лицо, развеваются. Волосы, которые, по-видимому, слишком длинные.

– Что ты сказала, Церера? – прищуривается стражник, он явно все слышал.

Нонна спокойна, поэтому я сдерживаю дрожь, только пару раз сглатываю. Особенно когда еще двое патрульных-фейри приближаются к командору Дардженто.

– Ее подстригут вечером.

Сильвий Дардженто щелкает своей треугольной челюстью:

– Я должен их измерить.

Мозолистая рука Нонны скользит по моим густым локонам.

– Но не станешь.

Их взгляды скрещиваются.

Нонна взвалила на себя заботы о помешанной дочери и внучке-полукровке, но, несмотря на все тяготы, ее взгляд столь же остер, как драгоценные камни, украшающие длинные тарекуоринские уши.

Я замечаю мельтешащие крылья. Два спрайта направились к рассыпанной добыче. Я кидаюсь спасать еду, которую не выращивают на Тарелексо. Спрайты подцепляют связку рябиновых веток и сообща уносят ее.

– Не дам! – Я вскакиваю на ноги. Настои рябины – единственное, что успокаивает маму, когда она становится беспокойной.

– Фэллон, нет! – выкрикивает Нонна мое настоящее имя – вместо прозвища, которым она стала меня звать, когда мама – я была тогда еще малышкой – в редкий момент просветления коснулась моего лба и прошептала: «Гокколина, моя капелька».

Я зигзагом пробираюсь сквозь толпу фейри, нагруженных экзотическими товарами, рассыпаюсь в извинениях. Воры сворачивают направо, и я несусь за ними по стеклянному мосту. Они поворачивают, и я тоже.

Один из них ударяется головой о навес магазина цветочных сладостей. Что-то бурча, крылатый вредитель снижается, увлекая за собой товарища.

Я бросаюсь к ним и хватаю связку веток, которые обошлись нам в целый медяк.

Моя победоносная ухмылка исчезает, когда башмаки цепляются за причальный столб и я заваливаюсь, ударяясь плечом о проплывающую гондолу с фейри, вызывая их визг.

Merda[7], слышу я перед тем, как с громким всплеском погрузиться в сине-голубую воду.

Ноги касаются песчаного дна неглубокого канала, волосы плывут вокруг лица, как спицы колеса. Меня сковывает страх, вода затекает в приоткрытый рот. Я смыкаю губы, задерживая дыхание.

Я раньше никогда не плавала – никто в здравом уме не плавает, кроме хищных существ, – я из рода водных фейри, и я отталкиваюсь от дна. Цепляюсь за борт гондолы и подтягиваюсь. Я уже собираюсь перекинуть ногу через борт, когда меня бьют по рукам веслом.

– Scazza[8], ты нас опрокинешь, отцепись!

Я смотрю на фейри, который только что назвал меня оборванкой и ударил. Он в кровь разбил мне костяшки пальцев.

Когда он снова замахивается, я разжимаю пальцы и погружаюсь обратно в воду. Я прижимаю руку к пульсирующей груди, потрясенная жестокостью этого мужчины, потрясенная тем, что из-за него истекаю кровью.

Течение меняется, отвлекая внимание от размытых очертаний гондольера над головой. Глаза жжет от соли, но я держу их открытыми и слежу за одним из зловредных созданий, обитающих в каналах. Mareserpens. Морской змей.

Я толкаюсь ногами и тянусь руками вверх и в стороны, скольжу к набережной. Кончиками пальцев касаюсь стены как раз в тот момент, когда змей с мерцающей розовой чешуей хватает меня за лодыжку и увлекает под воду.

Лица людей, которых я люблю, мелькают перед глазами – Нонна, мама, Сибилла, Феб и Данте, не так уж их много.

Я раскидываю руки, пытаюсь сбросить оковы. Хватка змея становится похожей на тиски, и я думаю, что она может запросто оторвать мне ногу.

Сердце уходит в пятки, я поворачиваюсь, сгибаюсь и бью по голове, скользящей вверх по моему телу. Со всхлипом, который звучит слишком по-человечески, змей отпускает лодыжку.

Змей в два раза длиннее меня, но не толще моего бедра, а рог цвета айвори[9] на лбу – размером с шишку. Подросток, как и я.

Пожалуйста, пощади меня.

Сквозь толщу воды проступают лица людей, я вижу, как блестят глаза Нонны, вижу черную завесу ее волос, подстриженных так же коротко, как мои, хотя ей разрешено носить любую длину.

Ее рот открывается, но вода приглушает крики, сдавливает мое тело. Змей наклоняет удлиненную морду прямо к моему лицу, смотрит в упор обсидиановыми глазами. Как учил Данте, я прижимаю кулаки к подбородку, чтобы защитить самые уязвимые части тела.

Существо проводит раздвоенным черным языком по алым струйкам, стекающим по моим костяшкам, раздувая ноздри и наклоняя голову.

Морские змеи не питают особой любви к нашему виду, который безжалостно охотится на них, заманивая в металлические сети, сжигая огнем фейри и пронизывая копьями. Хотя ничего не пропадает даром – мясо жарят, из чешуи делают аксессуары для богачей, а рога перемалывают для эликсиров или выставляют как произведение искусства, – варварские убийства всегда приводили меня в бешенство. Смерть всех животных, больших или маленьких, опасных или ручных, вызывает у меня ярость.

Если бы только юный змей мог почувствовать, что я не желаю ему зла. Возможно, я могла бы показать ему. Или ей. Я разжимаю кулаки, широко разводя ладони, чтобы показать, что я безоружна. Морские змеи не различают эмоций, но они бесспорно умны.

Вода вибрирует от шума, пронзительных криков и громких голосов. Хотя чистокровные не умирают от потери крови, но все же никто не бросился мне на помощь. Зачем им это? У внебрачных детей незавидная роль, мы всего на одну ступень выше обычных людей. Наверняка некоторые зрители надеются, что змей утащит меня в Филиасерпенс – змеиное логово на глубине тысячи метров.

Когда его язык скользит по безгубой пасти, дрожь пробегает по всему моему телу, я теряю остатки кислорода. Я дергаюсь вверх, и голова оказывается на поверхности.

– Фэллон, Фэллон, – кричит бабушка.

Хотя ее удерживают двое стражников, она отталкивает их с себя и падает на колени, тянется к моим ладоням.

– Гокколина, хватайся за меня!

Но розовый змей плещется между нами, не давая мне приблизиться.

Седовласый стражник, который держал Нонну, широко раскрытыми глазами переводит взгляд с меня на покрытое розовой чешуей существо. Он, наверное, удивляется, как я все еще жива.

Я задаюсь тем же вопросом.

– Катон, сделай что-нибудь! – кричит на него Нонна.

Он обнажает меч и поднимает его. Змей вцепляется мне в живот и тащит назад, в самое сердце канала, затем поднимает морду и шипит на Катона.

– Фэллон, – плачет Нонна.

Змей обвивает мое тело, и хотя мое