Шляпки… Значит, город придётся покинуть ещё до завтрашнего рассвета. Как же это всё не вовремя! Нужно отменить несколько выступлений, снова сославшись на больное горло… Хорошо ещё, что Элизавет всегда оплачивает неустойки из своего кармана.

— Лисси, сердце моё, ты не помнишь, куда я положил новые струны? — папа Буджо, рассеянный, как и всегда, вошёл в столовую. Он помахивал чашкой размером с его голову, слегка пританцовывал в такт внутренней мелодии, был облачён в старый поношенный халат и просто потрясающе лохмат. Встреть вы такого человека на улице, увы, наверняка приняли бы за городского сумасшедшего.

Это всегда поражало в нём: совершенное равнодушие ко всему, кроме искусства. А я ведь сделала всё возможное, чтобы вытащить немногочисленных близких из нищеты, окружить любыми богатствами, какие только могут прийти в голову! Я хотела, чтобы он никогда не знал бедности и мог купить себе если не всё, то многое… но даже теперь, когда мы можем себе позволить дом в Сиреневом переулке, когда я могу не ограничивать его счета, он… всё ещё считает, что только музыкальные инструменты и книги стоят того, чтобы тратить на них деньги.

Таков уж он, этот человек.

— Ленна отнесла их в вашу мастерску, папа, — сказала я с улыбкой. — Меня уверили, что они идеальные.

— Ленна отлично готовит, но ничего не может понимать в музыке, — сказал папа Буджо ворчливо. — Я сто раз говорил, что ей не следует трогать мои инструменты! Они от этого нервничают.

Ох уж мне эти их вечные домашние войны…

— Не будьте так сердиты, папа. Лучше выпейте со мной чаю! А Ленна всего лишь забрала и разнесла почту, как привыкла делать всегда. Стоит ли за это на неё сердиться?

— Она не должна этого делать.

— Ей нравится о нас заботиться. И я вполне уверена, что струны простят её наглое вмешательство, — сказала я, протягивая папе чашку с жасминовым чаем.

— Хм-м, — сказал он рассеянно. — Кстати, о письмах и почте… Я чувствую знакомый запах поразительно вульгарных духов. Неужели тебя снова зовёт леди Элизавет? Эти внезапные и таинственные концерты в её особняке…

— Ничего не поделаешь, — прервала я быстро. — Леди Элизавет добра к нам.

— Её сердце не звучит в ритме доброты, милая, — вздохнул он. — Ты доверчива, вся в меня! Но совсем не умеешь слушать чужие сердца…

Я быстро отпила несколько глотков чая, скрывая реакцию.

Нет, папа. Я усвоила твои уроки. Я умею слушать. Я знаю, для чего понадобилась леди Элизавет.

Но в этом большом, постоянно растущем городе, живущем в безумном, рваном ритме, недостаточно быть просто талантливым… недостаточно просто петь. Как ты - на площадях, у костров, за копейки. Но достойная ли это жизнь для человека вроде тебя? Нет. А наверх можно пробиться лишь тогда, когда имеешь покровителя…

И покровитель, как правило, имеет тебя.

Просто мне, в отличие от многих других представителей нашего мира искусства, удалось избежать постельных этюдов в загородных особняках пузатых чиновников, отвечающих за развитие культуры, или избалованных женским вниманием промышленников, эту самую культуру спонсирующих.

Но, что закономерно, моя покровительница ожидает от меня совсем другой работы…

— Не волнуйтесь, папа. Как бы там ни было, это всего лишь очередной концерт. Когда это для меня было проблемой — петь?

— Верно, — его лицо посветлело. — Я всегда говорил, Лисси: твой голос — дар небес.

— Думаю, всё же Бездны, — поправила я со смешком. — Природа такая.

— Значит, Бездны. Какая разница? — воскликнул он запальчиво. — Когда речь идёт об искусстве, то уже не важно, милая, кто тебя одарил. Это не имеет значения! Ничто не имеет значения. Просто пой. Играй. Слагай стихи. И не останавливайся! Если и есть что-то прекрасное, что-то настоящее на этом свете, то это наверняка — искусство.

— Да, папа, — сказала я. — Тут мы с вами солидарны.

Лица лгут, слова лгут, мысли лгут — мне ли не знать? Но музыка не лжёт никогда.

И я никогда не лгу… пока пою или играю.

Только в эти моменты я настоящая.

*

Мне ужасно не хотелось натягивать на себя парадную маску знаменитой певицы; будь на то моя воля, я предпочла бы примерить одно из ежедневных неприметных лиц. Смазливый мальчишка-водитель, горничная, чьё лицо усыпано веснушками…

Но у леди Элизавет есть свой стиль. Она предпочитает прятать на самом видном месте — и, возможно, в некоторой логике ей не отказать.

Потому-то встречи наши она обычно обставляла с помпой, у всех на виду, чтобы никто не сомневался — смотрите, здесь две праздные дамы обсуждают какие-то женские глупости. Какой с них, право, спрос?

Мало кто подозревал об истинной власти леди Элизавет; мало кто знал её с другой, теневой стороны. Отлично образованная, властная, хитрая женщина, она предпочитала использовать красоту и женственность, как ширму. Она, казалось, была идеальна в любое время дня и ночи...

И того же ждала от своих протеже.

Потому в “Рояль” я приехала на съёмном мобиле, в облике сверкающей, как новогодняя игрушка, обворожительной блондинки. Эта роль была мне знакома, и я отыгрывала её сотни раз: дождаться, пока водитель откроет дверь, кивнуть метрдотелю, позволить проводить себя на площадку для особых гостей, мимолётом улыбаясь немногочисленным посетителям…

Быть дамой полусвета — это тоже игра. От неё можно получать удовольствие, да.

Но, на мой вкус, не слишком долго.

— Милая Лисси, рада видеть вас, — Элизавет небрежно махнула рукой в ответ на мои приветствия, приглашая садиться. — Как ваше утро?..

Дальше последовал обмен ничего не значащими любезностями — вечная и неизменно скучная увертюра. Раздражает до зубовного скрежета, но отыграть необходимо; без этого основное представление не начнётся. Так что приходится говорить: о погоде, о последних заголовках газет, о новых местах досуга, о театральной программе… Я едва не сказала “фуф” от облегчения, когда официант принёс нам десерты, а Элизавет едва заметным жестом повернула камень в кольце, активируя очень хитрые чары от прослушивания. Дорогой, редкий и незаконный артефакт распространял вокруг ментальные волны, искажая восприятие слушателей. Любому слишком любопытному товарищу сейчас показалось бы, что мы продолжаем болтать на милые светские темы. Причём подсознание само бы смоделировало разговор так, чтобы он не показался слушателю подозрительным.

Поразительно удобная штучка.

— Итак, — светски улыбнулась Элизавет. — Как вы понимаете, я позвала вас сейчас не для того, чтобы болтать о шляпках. Я в большом затруднении! Мне нужна ваша помощь, милая Лисси.

— Как всегда, я — к вашим услугам, — потому что не хочу потерять дом и положение. Такая вот замечательная великосветская дружба.