– Ударили в шею, – констатировал инспектор Хан. Он указал на привязанное к юбке жертвы украшение, похожее на кисточку. – Норигэ[7] не украли, да и заколка все еще на месте. Это не ограбление. А что у нее там под левым плечом?

Я приподняла ее плечо. Под ним лежал маленький окровавленный нож с серебряной рукояткой…

Я посмотрела на норигэ жертвы. Приглядевшись, поняла, что на нем было серебряное пхэдо[8]. Мои руки двинулись сами по себе. Я взяла орудие убийства и вложила его в ножны, украшенные бирюзовыми камнями.

– Это был ее нож, – хмуро прошептал инспектор. – Отдай его клерку.

Я выполнила приказ, ошарашенная тем, что собственный декоративный ножик жертвы стал причиной ее смерти.

– А теперь найди ее хопэ.

– Нэ[9].

Я провела пальцами по одежде женщины, зарылась рукой в ее юбку и достала желтую табличку из тополя. По закону все в Чосоне были обязаны носить такие таблички. На деревяшке виднелись символы: скорее всего, имя владельца, место его рождения, статус и место жительства. Не могу сказать точно, для меня все эти значки были похожи на бессмысленные мазки кисти. Наверное, это ханча, классические китайские иероглифы, официальная письменность нашего королевства – что это еще могло быть? В хангыле, нашей родной письменности, было куда больше кружков и прямых линий.

Я положила табличку в протянутую руку инспектора и подняла голову, надеясь по его виду угадать, что он думает. Тем не менее мой взгляд остановился на подбородке мужчины: я помнила, что не следует так смотреть на тех, кто выше меня по статусу. Я до сих пор не знала, какого цвета глаза у инспектора Хана.

– Юная госпожа О, дочь члена правительства О. Всего девятнадцать лет.

Среди полицейских пронесся ропот.

– Бедняжка, так рано умерла, – проговорил кто-то. – Бьюсь об заклад, ее убил кто-то из врагов отца. Слишком многие не любят членов «южной партии»…

Пока они тихо делились догадками, я подняла труп и понесла его к деревянным носилкам, которые держали полицейские Кён и Го. Только мне, девчонке-тамо, было позволено дотрагиваться до трупа женщины.

От боли в груди я сжала челюсти. За последние несколько дней мы увидели невероятное количество трупов, но все это были слуги и простолюдины. Полицейские относились к их телам все равно что к мясным тушам. Однако теперь все изменилось. Их потрясло убийство девушки из знатной семьи.

Еще один рывок – и я почувствовала болезненно-сладкий аромат смерти. Казалось бы, запах для меня не новый: я ведь раньше охотилась с луком на кроликов и птиц. Помогала их освежевывать. Тем не менее сейчас он отдавал одновременно зверьем и плесенью. Напрягшись в последний раз, я положила женщину на носилки и тут же отступила подальше от источника ужасного запаха.

– Старший полицейский Сим, допросите вместе с Кёном караульного, – прогремел сквозь шум дождя голос инспектора Хана. – Все остальные – обойдите сначала гостиницы, потом дома. Должны же остаться какие-то свидетели… – Он прервался, затем произнес: – Ты.

Я поднялась на ноги. Колени были влажными от грязи.

– Я, господин?

Инспектор Хан кинул на меня еще один взгляд и взобрался на коня.

– Да, ты. За мной.

Я кинулась следом. Грязь из-под мощных лошадиных копыт тотчас запачкала мне юбку и рукава. Должно быть, простолюдины услышали топот, потому что они все разом упали на землю, прямо лбом в грязь, как велели традиции. Инспектор Хан был не только аристократом, но еще и военным чиновником пятого ранга. Не каждому знатному мужчине дано достичь таких высот. И никто не посмеет не поклониться такому человеку.

А я?

Я была рождена служанкой и принадлежала к пальчхон – «восьми подлейшим сословиям». Это был низший класс, в который входили монахи, шаманы, шуты, мясники и тому подобные. Мы все в той или иной степени считались «грязными».

А я все равно представляла, что они кланяются мне.

* * *

Старшая сестра вечно ругала меня за то, что я веду себя словно китайская императрица. В детстве я всегда требовала внимания: я была уверена, что достойна большего – большей любви, большей признательности, большей доброты. Откуда только у служанки взялись подобные мысли?

Мой образ жизни должен был научить меня, что мир жесток и лучшего я не заслуживаю. Я познакомилась со смертью еще до того, как научилась ходить. Говорят, мой отец умер от голода, и – я сама этого не помню, мне рассказывали – во сне я часто пересчитывала ему ребра. Несколько лет спустя моя мать пыталась сброситься с утеса в море, но разбилась о скалистый берег. А когда мне было семь, я увидела юную госпожу Ыну из дома Нам, которую считала своей подружкой (хотя на самом деле я была всего лишь служанкой ее семьи), покрытую шелковым покрывалом – холодную и неподвижную. Однако почему-то образ «китайской императрицы» прилип ко мне, как колючий репейник, и не отлипал до тех пор, пока три месяца назад не произошло кое-что.

Меня поймали на попытке сбежать из полицейского ведомства. Я хотела скрыться от царившей там мешанины рук, ног, пронзительных криков – и от поймавшего меня дозорного в том числе. В тот день (то был четвертый день моего ученичества) я получила вести о том, что старшей сестре стало хуже, и мне во что бы то ни стало захотелось исполнить данное ей обещание. До чего я была глупа: решила, что смогу взять и так просто сбежать! Полиция преподала мне хороший урок. Меня наградили ожогом от раскаленного железа, как делали в древности, и теперь мою левую щеку украшал шрам в виде ханчи «би». Служанка.

Я дотронулась до левой щеки. Там, где рана зажила, кожа была плотной и неровной. На меня нахлынули отвратительные воспоминания. Как же мне хотелось тогда умереть! Я не представляла, как жить с таким позором. Впрочем, это желание быстро прошло. Пока у меня была цель – выполнить просьбу старшей сестры, – в моей жизни еще имелся хоть какой-то смысл.

«Останься в Ханяне, – умоляла она, – найди могилу нашего брата Инхо».

Мы обе были уверены, что он уже мертв, ведь он клялся могилой матери, что будет писать мне каждый день, в какой части королевства я бы ни оказалась. И я ему поверила – я же его знала. Мой брат всегда держал слово. Однако за двенадцать лет от него не пришло ни одного письма. Наверняка он уже мертв.

Когда я уезжала в столицу, сестра дала мне эскиз с изображением брата. Портрет был настолько блеклый и неточный, что исказил мои собственные воспоминания о нем. Тем не менее я всегда аккуратно прятала его в складках формы, когда покидала ведомство. Я поклялась, что найду старшего брата, а я, как и он, всегда держу слово.