19 апреля 1418 года, в день, назначенный для сдачи Санлиса, две колонны бургиньонов приближались к городу, чтобы снять осаду. Одна, под командованием Жана Люксембурга, вышла из Понтуаза за два дня до этого. Другая, подошедшая с востока, являлась отрядом Шарло де Дуйи из Шампани. Но когда взошло солнце, ни один из отрядов не подошел к городу. Граф Арманьяк призвал гарнизон сдаться согласно договору. Из города ответили, что назначенный час еще не наступил, и заявили, что им уже помогли. Граф не желал слышать ничего подобного. Когда гарнизон остался непреклонным, он привел четырех из шести заложников, предоставленных по условиям капитуляции, и, не обращая внимания на протесты своих капитанов, приказал обезглавить и расчленить их перед городскими воротами, а части их тел развесить на крючьях по стенам. В ответ защитники вывели на стены шестнадцать пленных арманьяков и расправились с ними на виду у осаждающих. Было ясно, что для взятия Санлиса арманьякам придется разгромить приближающиеся колонны бургиньонов. Коннетабль попытался противостоять им по отдельности, прежде чем они смогут объединить свои силы. Он направил свои войска на запад через лес Шантильи против Жана Люксембурга и выстроил их в боевой порядок на противоположной стороне дороги. Обе армии сошлись на расстоянии нескольких сотен ярдов и в течение шести часов огрызались друг на друга. С наступлением ночи до графа Арманьяка дошли вести о том, что вылазка из Санлиса разорила его лагерь, захватила обоз и уничтожила большую часть осадного оборудования. Затем последовали сообщения о том, что Шарло де Дуйи находится всего в нескольких милях от него. Оказавшись под угрозой атаки с фронта и тыла, Арманьяк был вынужден отказаться от осады. В ярости он удалился в Париж. Вся операция стоила ему большого престижа, тяжелых потерь и более 200.000 франков[695].

Достигнув столицы, Бернар Арманьяк столкнулся с новым кризисом. Конференция в Ла-Томбе была отложена, чтобы каждая сторона могла посоветоваться со своими руководителями. В то время как вся Франция ожидала результатов переговоров, набор в великую национальную армию, которая должна была собраться 1 мая, приостановился. Казна правительства была пуста. Его кредит был исчерпан. На монетных дворах не было слитков драгоценного металла. Под угрозой дезертирства своих войск Бернар Арманьяк начал грабить сокровищницы парижских церквей — шаг, который ему не дали предпринять предыдущей осенью. Его офицеры вошли в монастырь Сен-Дени и заставили монахов отдать золотую раку Людовика Святого. Когда вес золота не оправдал ожиданий, они вернулись, чтобы забрать часть драгоценностей Сен-Дени. Подобные бесчинства, несомненно, происходили и в других парижских церквях. Улицы и переулки Парижа, чувствуя, что режим графа Арманьяка находится в предсмертных судорогах, начали шевелиться. Солдаты графа, осознавая нарастающую опасность, отвечали удвоенными патрулями и растущей жестокостью[696].

В цитадели Кана англичане праздновали День Святого Георгия (23 апреля) с поединками и пирами, а также посвящением в рыцари. После празднеств капитаны армии собрались в присутствии короля, чтобы спланировать следующий этап завоевания. Они согласились, что целью должен быть Руан, политически и стратегически главный приз. Намерение состояло в том, чтобы продвинуться на восток и создать прочную линию обороны на реке Эр, а затем форсировать Сену у Пон-де-л'Арк. Генрих V уже призвал всех свободных людей под свои знамена. Томас Бофорт, герцог Эксетер, недавно прибыл из Англии с более чем 2.000 человек. С этим подкреплением английский король мог выставить в поле от 8.000 до 10.000 человек, если учесть потери, дезертирство, гарнизонную службу и увольнение по окончании срока службы. В конце апреля армия начала продвигаться на восток к долине реки Эр под командованием герцога Эксетера. Повторилось то, что произошло в других частях Нижней Нормандии. Сопротивления практически нигде не было. В течение нескольких дней после начала наступления кафедральный город Эврё сдался даже без формальной отсрочки для ожидания помощи[697].

Конференция в Ла-Томбе возобновилась в начале мая 1418 года, когда англичане приближались к Эврё. Переговоры приобрели новую остроту, отчасти из-за ежедневных сообщений о новых катастрофах на нормандском фронте, а отчасти из-за нового фактора в сложной дипломатической мозаике — вмешательства папства. В ноябре 1417 года расширенный конклав, собравшийся в Констанце, сумел добиться согласия всех основных национальных делегаций на избрание нового Папы, первого с 1378 года, признанного всей латинской церковью. Избранный новым Папой, Оддоне Колонна, итальянец из известной римской семьи, принял имя Мартин V. Насколько известно, он не имел никаких предубеждений относительно конфликта бургиньонов и арманьяков или войн Англии и Франции и был мало знаком с тем, и с другим. Но одним из первых его действий было возобновление роли миротворца, которую до раскола выполняли французские Папы, жившие в Авиньоне. В марте 1418 года он назначил двух кардиналов своими легатами во Франции. Джордано Орсини, кардинал Альбано, такой же римлянин, как и сам Папа, слыл другом Англии и защищал интересы герцога Бургундского на Констанцском Соборе. Ожидалось, что именно он возглавит переговоры с Генрихом V. Его коллега, Гийом Филластр, кардинал Святого Марка, был дипломатом выдающихся способностей, который также был в Констанце, где принимал активное участие в противодействии маневрам как англичан, так и бургундцев. Он был патриотичным французом, не любившим англичан ("язвительная раса"). Иоанн Бесстрашный с полным основанием считал его своим врагом. К ним присоединились два человека, служившие агентами герцога Олбани в Констанце, — его доминиканский исповедник Финли (называвший себя Финли Олбани) и англо-валлийский авантюрист Гриффин Янг, которому недавно удалось добиться от Папы назначения в шотландскую епархию Росса. Их главной задачей в глазах Папы было убедить шотландцев отказаться от Бенедикта XIII и принять постановления Собора. Но от них также ожидалось, что они вовлекут Шотландию в переговоры о заключении общего мира между Англией и Францией[698].

К моменту возобновления работы конференции оба легата уже имели продолжительные беседы с герцогом Бургундским в Дижоне и королевой и ее советниками в Труа. Затем Филластр отправился в Париж, где предстал перед Большим Советом партии арманьяков. 13 мая он прибыл в Ла-Томб. После десяти дней проповедей, переговоров и уговоров два легата добились принципиального согласия на условия, которые соперничающие делегации согласились рекомендовать своим руководителям. Эти условия были, по сути, временным перемирием. Они ловко избегали или откладывали все наиболее спорные вопросы. Предусматривалась всеобщая амнистия и взаимная реституция конфискованного имущества. Герцог Бургундский должен был получить доступ к королю, но только в тщательно контролируемых условиях