и второй день сражения, то сейчас был момент, чтобы решить эти проблемы и призвать командиров своих корпусов к "высшим усилиям", а также потребовать лучшей координации атак. Лонг жалуется, что "все еще не было согласия и сотрудничества в различных колоннах атаки, и [поэтому] не было решительного результата", что совершенно верно; но если предположить, что Ли был согласен - а как его адъютант Лонг должен был знать его мнение, - то почему бы не указать на это решительно своим командирам, пока еще было время составить план атаки с согласованным временем, и не убедить их в важности придерживаться его любой ценой? Веллингтон, несомненно, поступил бы именно так, как и пример для подражания Ли - генерал Скотт. Тридцать три года спустя в своих мемуарах Лонгстрит дал подробную и весьма критическую оценку поведению Юэлла на левом фланге конфедератов при Геттисберге, которое он рассматривал как критический провал сражения; но не разумнее ли было бы разобраться с недостатками командования конфедератов на второй день сражения, прежде чем бросаться вперед на третий и последний день?

Но это было не в духе Ли - он бесстрашно встречал врага, не беспокоился о собственной безопасности, но от личного противостояния отшатывался. Он был прежде всего джентльменом, и хорошие манеры на каком-то уровне имели для него большее значение, чем победа. По общему признанию, краткое хмурое выражение мраморного лица было достаточным упреком для большинства окружавших его людей, но среди них не было Лонгстрита и Юэлла, а А. П. Хилл, возможно, был слишком болен, чтобы понять, что и он разочаровал генерального командующего.

Завуалированный, вежливый упрек Ли в адрес Джеба Стюарта, который, как никто другой, был ответственен за тяжелое положение армии Северной Вирджинии при Геттисберге, типичен для этого человека. Стюарту не повредило бы "сорвать с него полоску", если не перед равными, то наедине, но Ли не смог этого сделать, даже позже, в своем официальном отчете о сражении. Он не обладал наполеоновским темпераментом или сардоническим острием, но мягкая ирония вряд ли была подходящим способом обращения со своим неуклюжим, жаждущим славы кавалерийским командиром.

В этот критический момент задача Ли заключалась в том, чтобы собрать все силы и провести на следующий день идеально скоординированную атаку: дух его армии был по-прежнему "превосходным", "было захвачено много позиций" и "были завоеваны восхитительные артиллерийские позиции". Дивизия Пикетта была уже близко к полю боя; артиллерийских боеприпасов оставалось достаточно для еще одного дня сражений; но победа зависела от идеального согласования действий трех командующих и от раннего начала дня, пока армия Мида еще зализывала раны. Смелость и согласованные действия могли бы принести победу на поле, все еще усыпанном мертвыми и умирающими, против армии, все еще удерживающей более высокие позиции. Но именно в этот момент благородный характер Ли подвел его - у него было все, что нужно великому полководцу, за исключением готовности перечить своим неохотным командирам и подчинять их своей воле.

Геттисберг: Третий день

С первыми лучами солнца в очередной палящий день, мучивший людей и зверей жаждой, Ли выехал на рассвете на Тревеллере под звуки пушек Юэлла, открывших огонь слева от него - Юэлл, по крайней мере, проявил признаки повиновения его приказам - и поскакал направо, чтобы встретить Лонгстрита. К разочарованию Ли, он не увидел никаких признаков дивизии Пикетта, которую он надеялся найти развернутой и готовой к бою. Лонгстрит был в "подавленном" и спорном настроении - всю ночь разведчики искали способ повернуть союзный левый фланг и уже начали перебрасывать свои войска вправо в ожидании такого поворота. Независимо от того, был ли Ли "утомлен" повторным выслушиванием мнения Лонгстрита, как утверждает Фримен, он ясно дал понять, что намерен атаковать центр Союза тремя дивизиями корпуса Лонгстрита. Именно в этот момент, ранним утром, Лонгстрит посмотрел с Эммитсбургской дороги на невысокую каменную стену на гребне Кладбищенского хребта - до него было чуть больше мили по голой, пологой местности, где не было никаких укрытий, кроме неглубоких болот, и которую разделял только забор из столбов и перил, замедляющий передвижение войск, когда они карабкались по нему, - и сказал: "Генерал, я всю жизнь был солдатом. Я был с солдатами, участвующими в боях парами, отрядами, ротами, полками, дивизиями и армиями, и должен знать, как никто другой, на что способны солдаты. Я считаю, что ни одна пятнадцатитысячная армия, когда-либо организованная для боя, не сможет занять эту позицию". Или вот такие слова * - Возможно, Лонгстрит был менее красноречив, чем вспоминал позже, когда собрался писать об этом, но как бы он ни выражался, он ясно дал понять Ли свои сомнения по поводу предложенной атаки, без сомнения, вежливо, поскольку оба они были джентльменами, а Лонгстрит никогда не отказывал Ли в своем уважении. Однако, как человек на месте, он имел и практические возражения против плана Ли. Дивизии Маклауза и Худа были сильно потрепаны в ходе боев предыдущего дня и столкнулись с превосходящими силами противника. Если бы они были сняты и двинулись влево, чтобы атаковать центр союзных войск, ничто не помешало бы федералам атаковать правый фланг Лонгстрита, когда он будет двигаться вперед - его правый фланг оказался бы "в воздухе".

Как выяснилось, это не было язвительной жалобой со стороны Лонгстрита; это была простая констатация факта, в чем может убедиться любой, кто смотрел на карту или гулял по полю Геттисбергской битвы, и это был именно тот вопрос, который следовало обсудить накануне вечером, когда Ли собрал командиров своих корпусов.

Намерение Ли атаковать центр союзных войск с помощью корпуса Лонгстрита было сопряжено с определенным риском, и оно было еще более опасным, поскольку Ли провел предыдущий день с корпусом А. П. Хилла в центре линии Конфедерации и поэтому видел землю справа от себя только через полевой бинокль. Теперь, когда он увидел ее невооруженным взглядом, он с неохотой принял точку зрения Лонгстрита. Он решил оставить Худа и Маклауза на месте, как предлагал Лонгстрит, и заменить их дивизией Хета и двумя бригадами дивизии Пендера, обе из корпуса А. П. Хилла, возможно, не столько для того, чтобы подшутить над Лонгстритом, сколько потому, что в этом был здравый смысл. Однако у этого решения было три недостатка. Первый заключался в том, что переводить командира дивизии или бригады под начало нового командира корпуса в последний момент всегда рискованно - офицеры и их люди привыкли к тому, что они знают, и к сражениям рядом с хорошо знакомыми им частями. Их нельзя передвигать, как