— Плохо, Эрвин, — сказал брат. — Контратака тебя прикончит. Видишь?..

Деревяшка Рихарда уперлась Эрвину в ребра. Он отбил и атаковал снова — с тем же результатом. Снова, снова. Всякий раз Рихард комментировал:

— Запястье держи тверже — меч отлетает после удара… Закрывайся щитом быстрее. Ударил — и сразу в защиту… Не раскидывай руки при атаке — ты подставляешь грудь… Собранней держись, тверже! Ты словно кукла какая-то!

В доказательство последнего утверждения Рихард резко атаковал, нанося боковые удары и наступая. Эрвин пытался парировать и мечом, и щитом, но меч был отбит в одну сторону, щит — в другую, а Рихард ударил прямо в середину груди и швырнул брата наземь. Они прервались, со злостью глядя друг на друга. Эрвин поднялся, отряхивая пыль.

— Поразительно, как ты можешь совсем ничего не уметь! — сказал Рихард. — Ты — просто чудо какое-то.

— Я на два года младше тебя, — буркнул Эрвин.

— И что? Когда мне было тринадцать, я мог выстоять против любого грея! И залезть на эту вот стену без веревки, и проскакать галопом…

Эрвин прервал его:

— А хочешь, поговорим об истории? Скольких императоров ты вспомнишь, кроме Адриана и Того, Предыдущего? Или экономика: назови-ка годовой доход всех тринадцати Великих Домов! Может быть, основной продукт каждой земли? Население?.. Или желаешь сыграть в стратемы, раз уж военное дело тебе так по душе?

Рихард снисходительно усмехнулся. Именно снисходительно, не с раздражением или гневом.

— Пойми, братец, ты не сможешь ни бегать, ни прыгать, ни сражаться, пока не умеешь ходить. Или твоим языком: пока не выучишь буквы, не прочтешь книгу. Вот это, — Рихард взмахнул мечом, — буква А. С нее все начинается. Власть императоров, доход Великих Домов, что там еще ты вспоминал, — все стоит на мечах!

— А мне вот казалось, жизнь начинается с молока и хлеба. Не желаешь ли пройтись за плугом? Может быть, потренируемся доить коров?..

Рихард крутанул мечом и прищурился, словно прицеливаясь.

— Когда тебе, братец, нанесут оскорбление, плюнут в лицо — что станешь делать? Зубоскалить, как сейчас?

— Посмотрю по ситуации.

— А если какой-нибудь подлец притиснет твою жену — тоже посмотришь по ситуации?

— У меня не будет жены.

— Это еще почему?

— Прямое следствие из твоей логики, Рихард. Жен заслуживают только меченосцы. Все прочие — крестьяне, купцы, священники и даже лучники — размножаются почкованием, как деревья.

Рихард презрительно наморщил губу.

— Знаешь, Эрвин, таких, как ты, никто не любит. Ты не найдешь ни друзей, ни союзников. Никому не понравится слабак, пытающийся выглядеть первым умником на свете.

— Зато сильных дураков все просто обожают! — фыркнул Эрвин.

Брат подступил к нему вплотную и процедил:

— Я скажу это лишь раз, но лучше тебе запомнить. Когда-то я стану герцогом и твоим сюзереном, а ты — вассалом. Я отправлю тебя представителем в Палату, так что видеться мы будем, к счастью, очень редко. Но тебе придется выполнять мои приказы безоговорочно и точно. Ты обучишься этому, хочешь или нет.

Ухмылка сошла с лица Эрвина, но он не отвел взгляда.

— А теперь я скажу кое-что. И, возможно, повторю, если ты забудешь. Когда станешь герцогом, Рихард, лучшее, что ты сможешь сделать, — это слушать моих советов. Спрашивать моего мнения всегда и во всем, кроме военного дела. Лишь тогда я буду твоим верным вассалом, а ты — великим лордом.

Рихард приподнял брови, помедлил, выбирая реакцию. Желание сломать Эрвину нос явственно читалось на его лице. Но выбрал он другое: презрительно хохотнул.

— Ха-ха-ха! Забавная шутка. Пожалуй, я не отправлю тебя в столицу, а сделаю своим шутом — больше проку.

Эрвин прыснул.

— Над чем смеешься?! — Рихард побагровел.

— Ты уже слушаешься меня, хотя сам того не замечаешь. Сделаешь шутом, да? Говорят, хороший шут всегда умнее правителя.

Рихард ударил его деревянным мечом по лицу. Соленая кровь хлынула в рот… но боль почему-то отдалась в груди, под левой ключицей.

— Что ты здесь делаешь, Рихард? — спросил Эрвин, сплевывая красную слюну. — Ко мне приходят друзья, а ты никогда к ним не принадлежал.

— Я — твой брат, — пожал плечами тот.

— К тому же, ты мертв, — добавил Эрвин. — Иона, Нексия, Уильям Дейви — все живы, к моей огромной радости. А ты — на Звезде.

— Ты тоже, — ответил Рихард, превращаясь в туман. — Еще нет, но скоро.

Перед глазами бревна крыши, лоснящиеся от мха. Клап-клап-клап! — сочится вода. Сырой сумрак, мерзкий смрад. Кислый запах плесени, к которому добавилось что-то еще. Нечто новое, прежде его не было. И боль в ране стала иной — более напряженной, натянутой. Эрвин уже больше суток не смазывал рану. Было лень двигаться, да и бессмысленно: рана начала рубцеваться, снадобье не попадало внутрь.

Нужно поглядеть на нее, — подумал Эрвин. Зачем?.. Что изменится?.. Так приятно лежать, не шевелясь. Но нужно. Тревожное чувство закралось в сердце и не даст успокоится, пока не взгляну.

Он заорал, когда поднял ткань, присохшую к ране. Запах усилился и стал тошнотворным. Грудь покрылась опухолью — багровой и тугой, как мяч. Разрез почти зарубцевался, осталась крохотная ранка, из которой сочился гной. Прикосновение огрызнулось яростной болью. Прежде, чем отдернуть палец, Эрвин успел ощутить жаркую, раскаленную плоть. Лекарь сказал бы… Любой лекарь сказал бы: рана загноилась. Расстояние от этого мига до смерти составляет меньше двух суток.

Наверное, следовало испугаться. Ведь именно это делают люди, узнав, что умирают? Орут в отчаянии: «Нет! За что? Почему?! Я слишком молод!..» Свирепеют, лупят кулаками в стены. Пытаются торговаться с богами: «Пощадите меня, а я… буду жить по заветам, раздавать подаяние, жаловать и миловать, молиться каждый день. Я все, что угодно буду, только пощадите!» Рыдают от бессилия, не получив ответа…

Эрвину не хотелось ни рыдать, ни бить кулаками. Толстое покрывало апатии укутывало его, все чувства слышались глухо, будто сквозь войлок. Тихий отзвук страха, шепоток горечи, эхо обиды. Капает вода: клап-клап-клап. Журчит, стекаясь в лужицы.

Лень. Бессильная тоска.

Я умру. И что?.. Что с этим сделаешь? Все мази испробованы — не помогли. Молитва?.. Когда это боги ее слышали?.. Горячее вино в рану? Нет ни огня, ни вина. Да и поздно: