Сгинула, чтобы этот проклятый договор навсегда расторгся. Но сейчас мне было стыдно от этих желаний и мыслей. Особенно после того, как ее папаша в очередной раз наплевал на свою дочь. Мне казалось, после аварии этот черствый мужик должен одуматься, и быть рядом с дочерью, которую всегда якобы любил. Но все было ложью. Его сердце мертво. Оно с легкостью предало все чувства Амани, вышвырнув ее из своей семьи, открещиваясь от родственной связи. Единственным родным человеком, который бросив все и наплевав на то, что ее разыскивают по всей Европе, оказалась Ирма. Никто не стал препятствовать ее пребыванию в клиники, зная, что для Амани ее поддержка только на пользу.

Делая несколько глубоких вдохов, разворачиваюсь, заходя в фойе клиники. Не спеша. Оттягивая роковой момент. Замечая в коридоре Ирму, дрожащими пальцами сжимающую бумажный стаканчик с кофе. Сейчас в этой женщине сложно узнать жестокую сутенершу Востока, которая еще совсем недавно с легкостью распоряжалась чужими жизнями. Делаю несколько шагов, проходя мимо женщины. Мечтая скорее увидеть Амани и поговорить с ней. Боковым зрением замечаю, что Ирма допивая кофе, сжимает стаканчик в кулаке, и, ускоряя шаг, пытается меня догнать.

— Эмир?! — Громко произносит имя, от чего я дергаюсь, и, напрягаясь, останавливаюсь. Поворачиваю голову, замечая, что Ирма судорожно стирает руками слезы, пытаясь скрыть от меня гложущие эмоции.

— Что происходит? — Задаю вопрос в лоб, осознавая, что Ирма знает то, о чем Амани хочет со мной поговорить.

— Мы с тобой, — неожиданно Ирма берет меня за руку, с оставшейся силы сжимая несколько пальцев, — должны прислушаться к ее просьбе и выполнить. — Ни черта не понимал, о чем она сейчас говорит. Не хотел выяснять. — Поговори с Амани, и представь себя на ее месте. — Делая несколько шагов, замираю у палаты, понимая, что забыл даже дышать. Ничего не отвечая Ирме, согласно киваю головой, давая понять, что прислушался к ее словам. Решаясь, нажимаю на ручку, почти настежь открывая дверь палаты.

Прохожу внутрь, моментально смотря на Амани. Худая. Кожа бледная, и похожа на пергаментную бумагу. Темные круги под глазами. Она слушает музыку из плеера через наушники. И когда видит меня, пытается улыбнуться.

— Выключи музыку и убери наушники. — Говорит тихо, несмотря на то, что музыка играет достаточно громко. Она не может пошевелить даже кончиком пальца, но за это время видимо смогла хоть чуть-чуть свыкнуться со своим состоянием. Делаю то, что она просит, осторожно убирая все на прикроватную тумбочку. Сажусь рядом на край кровати, но Амани показывает глазами, чтобы я подвинулся ближе. — Я не могу самостоятельно читать или что-то делать, но слушать музыку мое состояние не может помешать. Знаешь, Кинг, когда человек находится на рубеже жизни и смерти, он начинает верить в Бога. Даже осознавая, что он никогда не простит за все сотворенные грехи. — Амани замолкает, на миг глаза прикрывая. Словно собираясь с силами, чтобы продолжить свой диалог.

— К чему ты это говоришь, Амани? — Сказать честно ее слова запутывали. Предупреждение Ирмы тут же всплыло в сознании.

— А ты помнишь наш медовый месяц? — Продолжает говорить, спрашивая. Совершенно игнорируя мой вопрос, задавая свой. Она не ждет пока я дам ответ, просто продолжает. — В Касабланке я искренне поверила, что смогу избавиться от своей болезни. — Амани улыбается, и на несколько секунд я вижу перед собой юную красотку, которая когда-то стала моей женой. — Это единственное место, где я была по-настоящему счастлива. — Поднимая руку, накрываю ее. С осторожностью сжимая тонкие пальцы. Ощущая их мертвенный холод. — Я любила тебя только там, Эмир. Без ошибок. Без греха. — Я не знал, что ответить Амани на ее слова. Но ощущение, что эта женщина хочет высказаться, заставляло меня сейчас просто молчать. — Помнишь тот день, когда мы вместе готовили завтрак? — Она внезапно замолкает, облизывая сухие губы.

— Я все помню, Амани. — Хрипло. Не понимаю, зачем она придает этим воспоминаниям так много значения.

— В тот день по телевизору показывали репортаж о девушке. — Амани, как ни в чем не бывало, продолжает говорить, смотря пристально глаза в глаза. — Она была прикована к больничной палате целых два года, а потом решилась на эвтаназию. Ты, Эмир, тогда сказала, что эта девушка очень сильная, раз решилась на подобный добровольный шаг. — Осознавая постепенно, о чем она говорит, цепенею. — Не смотри так на меня, Эмир. Ты ведь сам понимаешь, что невозможно жить в теле, которая навечно заперто к клетке. — Амани громко вздыхая, снова облизывает губы.

— Выброси эти мысли из своей головы! — Интуитивно повышаю голос, бросаясь выразить свое недовольство. Внутри все еще сильнее холодеет.

— Отпусти меня, Эмир, я хочу свободы. — Продолжает напирать, доказывая свою правоту. — Я попросила Ирму, чтобы она подготовила документы. Подпиши их, Эмир. Освободи мою душу. — Амани начинает плакать, давая волю слезам. Не стесняясь. — Если бы ты только знал, как я устала. Я хочу летать, а не умирать медленно в четырех стенах.

— Не сходи с ума, Амани, я не стану ничего подписывать. — Вспыхивая от злости, подхватываюсь с кровати, лихорадочно взъерошивая волосы на голове. — Нас ждет клиника в Германии, где тебе обязательно помогут. — Серьезно и громко. Пытаясь напугать, чтобы Амани выбросила эти ужасные мысли из своей головы.

— Меня освободит только смерть, Эмир, ты сам это понимаешь. Забери документы, и подпиши их. — Амани, научившись, делает жест глазами в сторону тумбочки, на которой лежит достаточно толстая папка. Хватаю ее, не выдерживая, выскакиваю из палаты. В горле ком застрял, который дышать спокойно не позволяет. Пальцы будто обжигало от соприкосновения с дьявольской папкой.

Почти бегом выскакиваю в просторный холл, тут же видя перед собой Ирму.

— Ты знала обо всем, и помогла ей оформить документы? — Изо всех сил сдерживал приступы ярости, чтобы не схватить эту женщину за шкирки. Сделав единственный вдох через нос, мгновенно ощущая, как внутри все обжигается.

— Отпусти ее, Эмир. — Ирма едва сдерживает слезы. Она раздавлена и уничтожена решением своей племянницы. — Амани сделала это осознанно. В твердой памяти. Помоги ей. — Она еще что-то произносит в спину, но я уже не слушаю не единого слова. На автомате направляюсь к выходу, до боли, в костяшках пальцев сжимая папку с документами.

Я не могу их подписать. Амани превращает меня в палача, который одним росчерком руки лишит ее жизни. Она добровольно хочет убить себя, не желая существовать даже в инвалидном кресле. Внутри все обжигало. Если Амани что-то для себя решила, то я не был готов к совершению подобного поступка. Выскакивая на улицу, вижу Клео, которая разговаривает с девчонкой. При этом