— МВД будем привлекать? — мысли особиста направились в деловое русло.

Яковлев, не забывший, как на недавнем совещании по двойному убийству все его реплики вызывали у ментов скептические усмешки, запротестовал:

— Через них протечёт!

— Давай хотя бы «шестой» отдел задействуем. Дениска Давыдов — мужик проверенный.

Фээсбэшник упёрся, сил бодаться с ним подполковник в себе не нашёл.

Вчерне набросали схему первоначальных действий.

— Алексей Алексеич, сколько ты прапора можешь на губе[188] держать?

— Пять суток ему нарезали именем командира полка. А ты сколько на согласование со своими буграми запросишь? Учти, восьмое марта на носу.

— Совсем некстати… — Яковлев вытряхнул из полупустой пачки сигарету, прикурил. — Если контакт с фигурантом установим, завтра с ранья полетим с начальником к генералу. День предпраздничный, до обеда нужно все вопросы утрясти. Нужна техника, видео, наружка… Народу своего хватит. У тебя сколько бойцов в строю?

— Со мной четверо, — особист вновь стал с надеждой поглядывать на составленную под стол «Графиню Уварову».

— И у нас семеро по лавкам, не считая, как ты, Алексеич, выражаешься — «бугров». Неужели не справимся? Когда можно с товарищем прапорщиком пообщаться?

— Вот тебе, Тимур, неймётся. Давай после обеда.

— Чего тянуть? Вдруг он бычить станет?

— Хрюкашон? Я ему, Иуде Вифлеемскому, побычу, пожалуй, — подполковник уже снял трубку и накручивал диск.

Поставив подчинённым задачу скрытно привезти с гауптвахты дисциплинарно-арестованного Костогрыза, он подцепил двумя пальцами за горлышко бутылку.

— Обеда ты меня лишил, капитан, а вот законные фронтовые сто грамм хрен отнимешь!

Глядя на губчатый нос особиста, имевший специфический сизый цвет, Яковлев прикидывал, как бы сделать так, чтобы он тормознул на озвученной дозе.

5

6 марта 2000 года. Понедельник.

14.00 час. — 15.30 час.

Через полтора часа вязкой беседы Птицын, утомившись, понял, что продолжать разговор бессмысленно. Сидевшая за приставным столом женщина повторяла сказку про белого бычка. Попытка апеллировать к здравому смыслу наткнулась на отработанную защиту из штампованных фраз об особом предназначении возглавляемого ею братства, происходящего непосредственно от святых апостолов. Последующий жёсткий наезд с обещаниями всего комплекса проблем, вплоть до тюремной камеры, встретил такую же мылкую реакцию.

Заставить себя унизиться до уговоров Вадим Львович не смог. Просить фанатичку о снисхождении не имело смысла.

Старшине Церкви Просветления, согласно паспортным данным, первого января исполнилось сорок шесть лет. Выглядела она значительно старше. Измождённое худое лицо, седина в собранных на затылке в пучок жидких волосах, полное отсутствие косметики и украшений, глухое чёрное платье под драповым пальто. Такой покрой носили героини советских кинолент, снятых в послевоенные годы.

Эмоции у женщины проявлялись лишь, когда начальник КМ обращался к ней по имени и отчеству: «Эмма Перфильевна».

— Эмма, — недовольно ёжила она бескровные губы, поправляя. — Если угодно, мать Эмма.

Мать Эмма объявилась в городе три года назад из Воркуты. По финансируемой государством программе в центр России переезжали тысячи северян. В Остроге для них отстроили целый микрорайон на пустыре за улицей Черняховского. Северяне удивляли местных жителей сплочённостью и особым укладом жизни. В праздники, а то и просто по выходным они накрывали столы во дворах своих многоэтажек и шумно веселились. Самовольно разбивали огородики в палисадниках у подъездов, а потом неподдельно удивлялись, наблюдая вытоптанные грядки и выкорчеванные саженцы. Воркутинцев среднего и старшего возрастов отличало трудолюбие и правдоискательство, а вот среди их молодёжи попадалось немало дерзкой урлы. В милицейских сводках о происшествиях то и дело мелькали фамилии уроженцев Заполярья, задержанных за грабежи, угоны автотранспорта, приобретение и хранение наркотиков.

Глядя на старшину секты, прятавшую истинную личину за непроницаемой маской благочестия, подполковник думал, что эта баба в сто крат опаснее уголовника. Привычные полицейские методы тут не применишь. Прямого криминала её действия не содержали. Квартира в девятиэтажном доме на улице Чехова принадлежала Эмме Перфильевне на праве собственности. Проживала она по месту регистрации. Не работала, так это давно ненаказуемо. Тем более что имела официальный, хотя и скромный источник дохода — пенсию в связи с утратой кормильца. Что касается сборищ — законом не возбраняется собирать в своём жилище знакомых и общаться с ними на религиозные темы, если при этом не нарушается покой соседей.

Ещё в конце января супруга, перестав таиться, дома выложила из сумки брошюру Церкви Просветления. Птицын использовал это как повод к разговору, который начал негромко и абсолютно спокойно. Поинтересовался новым увлечением жены, попросил объяснить, чем её привлекло нетрадиционное вероучение. Терпеливо выслушал догматы относительно отсутствия счастья в окружающем мире и того, что избежать страданий, бед и погибели возможно лишь в лоне братства. Лена говорила заученными фразами, перегруженными сложными терминами и понятиями. Вадим Львович сделал вид, что понял смысл всего сказанного и стал миролюбиво разъяснять, что в принципе ничего не имеет против увлечения своей второй половины, его беспокоит лишь то, что она перестала уделять внимание дому и семье. Ему, взрослому человеку от этого некомфортно, но он стерпит, а вот сын не понимает происходящего, мальчишке не хватает материнской заботы. К моменту разговора изменения в поведении супруги сделались ещё более радикальными. Она стала мало есть и спать, перестала читать газеты и журналы, не смотрела телевизор. Поддавшись на уловку бывалого агентуриста, Елена произнесла длинный монолог из которого следовало, что вся их семья должна срочно приобщиться к Церкви, только так они сумеют спастись от гнева Господня.

Тут Вадим Львович взорвался, как динамит, и вывалил о сектантах всё, что накипело. Даже соседи вынуждены были укоризненно постучать по батарее. Жена закрылась в своей ракушке, на неделю замолчав.

Следующее разбирательство произошло накануне двадцать третьего февраля. Елена попросила сто рублей, в налоговой, как и везде, собирались поздравлять защитников Отечества. Птицын расценил интерес к бытовому вопросу как обнадёживающий симптом, полез за бумажником и без задней мысли поинтересовался у жены, когда она получит аванс. Обычно выдавали пятнадцатого числа. Лена будничным голосом поведала, что аванс она пожертвовала на нужды Церкви. Вновь Вадим Львович вспыхнул, наорал супруге «комплиментов» и посоветовал обратиться за помощью к психиатру.

Ну не дикий ли поступок — подарить две тысячи рублей чужим людям, аферистам? Как будто у них денег куры не клюют! При нынешней дороговизне выживать на одну зарплату становилось всё труднее. Исключительно ради благополучия семьи Птицын, рискуя карьерой, ввязался в авантюру с лесопилкой, оформленной на подставное лицо. Мгновенно изо всех