— Думаешь, я такая жалостливая дура?

Ирма с размаху вонзила кинжал в грудь Фарханы: та задёргалась, но ещё оставалась в сознании. Только выпучила красивые чёрные глаза от боли и ужаса.

— Ты плохо его слушала, сука. Под ржавчиной всегда железо!

Ирма целилась в глаз, но рука немного дрогнула — клинок соскользнул, распоров Фархане щёку и оцарапав пальцы самой лимландке. На плевать: и так живого места нет. Следующим ударом Ирма попала чуть выше ключицы, потом под челюсть, а потом — наконец-то в глаз. Фархана обмякла, но Ирма ещё долго колола её в лицо, сжимая рукоятку обеими руками.

И с каждым ударом она чувствовала себя всё лучше.

***

Одни духи лесные ведают, почему, но конница ко дворцу так и не пришла. Видать, и правда пыталась гонять ашраинов. Халиф всё равно уже мёртв, а у половины Святого Воинства родня в домах на западе города, которые сейчас обносят. Наверное, даже очень возжелай Валид того — он бы всё равно не сумел выставить всех своих людей здесь.

Как ни странно, Ангуса это не очень радовало. Имея пики и достаточно бойцов, он чувствовал себя в силах разбить на площади перед дворцом и конницу. А сейчас та конница наверняка скакала в опасной близости от крохотного отряда, с которым ушёл Шеймус. Это беспокоило.

Ну что ж, пусть ашраины жнут на своей пашне: если верить рассказам об их злоключениях, то ой как заслужили.

Ангус вспомнил, как прежде входил в этот великолепный дворец — колоссальный чёрный куб посреди синего города. Ну да: так, будто ему делали великое одолжение. Через маленькую калитку в воротах, сгибаясь.

Теперь калитку вынесли. Внутри, конечно, оказались вооружённые люди, но драться с ними никто не стал: внутрь накидали гранат, а после стреляли до тех пор, пока некому оказалось помешать наёмника открыть позолоченные ворота самым торжественным образом.

Ангус вошёл во дворец, словно сам халиф, и с удовольствием плюнул на отполированный мраморный пол. Потом махнул рукой Вальверде: мол, за мной! Знакомой дорогой: лейтенант в общих чертах представлял, где тут что.

Первым, кого он увидел во внутреннем дворе, оказался Валид.

Мураддинский полководец сидел на бортике фонтана, болезненно скривившись, склонив голову — чем-то напоминал теперь Шеймуса, как ни удивительно. Вокруг манерно вышагивали павлины: птицам не было никакого дела до происходящего. Большая часть людей Валида полегла на лестнице перед дворцом — теперь ему только павлинами и командовать, пожалуй... Да слугами халифа, что прятались по углам.

На вошедших ар-Гасан бросил совсем короткий взгляд — и снова отвёл его в сторону.

— Где Висельник?

— Его тут нет.

— Я хочу с ним драться.

Ангус рассмеялся так, что едва живот не надорвал. До чего же всё стало похоже на Фадл! Жаль, Вальверде не понимает иронии: она мало знает о тех событиях и едва ли хорошо владеет мураддинским.

— Смешно! Решил уподобиться сынку Камаля?

Валид рассвирепел. По тому, сколь неловко от вскочил на ноги, Ангус понял: серьёзно ранен. Как пить дать, дело в той самой пуле.

— Не сравнивай меня с этим щенком! Я не самоубийца. Я дрался с Висельником у тебя на глазах! И готов был драться ещё в Рачтонге: мне запретили. Вы… дети блудниц… вы пустили в святейший город поганых голодранцев, вы убили халифа, вы жжёте и грабите на своём пути… вы…

Валид закашлялся. Похоже, он был нынче ещё более плох, чем Ангусу показалось сначала — но держаться молодцом силился изо всей мочи.

— … вы жалкие люди. Вы ничего не созидаете. Вы не приносите пользы. Вы не творите никакого блага. Вы… вы можете только разрушать, ничего больше. Но надо признать… это у вас получается. Я убил вашего друга, и это случилось в славной битве. Теперь я хочу драться с Висельником. Мы с ним уже скрестили оружие, и он понял, чем я отличаюсь от сына гнусного предателя. Даже вы, подонки, можете хоть раз поступить достойно!

— Охереть, какие красивые слова! Я бы снял шляпу, да на мне нынче шлем. Валид, ты ведёшь себя глупо. Никто не станет драться с тобой, а особенно капитан.

— Ну почему же… — вдруг послышалось из-за спины гвендла. — Я стану.

Ангус закатил глаза. Ну что за рыцарская идиотия? Что один, что другой… Конечно, это был голос Регендорфа. Он, побряцывая неизменным полным доспехом, начищенным лучше местных полов, вышел вперёд.

— Перегрелся в железе? Заняться нечем?

— Помнишь, Ангус, мы с тобой говорили о рыцарстве?

— Говорили сто раз.

— Так вот: Валид прекрасно понимает, что это такое. Я хочу сразиться с ним, потому что это будет по-рыцарски.

— Ну трындец. Нашли друг друга! Ещё поцелуйтесь, благородные мои! Кстати, если не заметил, он уже одной ногой в могиле. Драться с ним точно по-рыцарски?

— Тут важен не результат, а…

— Я не буду драться с тобой! Я хочу драться с Висельником!

Крик, в который Валид вложил едва ли не последние силы, оборвал довольно нелепую дискуссию гвендла с норштатцем.

— Почтенный Валид! — Регендорф начал занятно, учитывая все слова, которые ар-Гасан только что сказал о наёмниках. — Вы, без сомнения, человек чести, и я тоже знаю о ней не понаслышке. Я не всегда был наёмником. Когда-то я носил высокий титул, и хоть оказалось, что его у человека не так уж трудно отобрать — но рыцарство отобрать нельзя! Мы оба всю жизнь кому-то служим, таков наш благородный долг. Вы достойно сражались за своего господина, даже когда он погиб. Я хочу сразиться с вами за своего!

Ангус уже не знал, смеяться ему или плакать. Видимо, Регендорфу давно не хватало чего-то в этом духе — заела норштатского лейтенанта тоска по былым временам. До той истории, из которой он вышел позором благородной семьи. Как недавно за столом говорили: ленточку на копьё повязать надо… почаще повязывать.

— Ну хорошо. — ответил Валид после некоторых раздумий.

— Регендорф, а ты в курсе, что нынче третий в отряде? Раз уж этот козлина завалила Люлью… Не стыдно заниматься ерундой?

— Ты к месту вспомнил о Люлье. Это ещё одна причина, по которой я хочу убить Валида.

Регендорф извлёк свой великолепный меч и шагнул вперёд с настолько серьёзным видом, что на краткий миг