Я ловил себя на растягивании слогов; а иногда мой голос дрожал, напоминая старика.

Я никак не мог прийти в хорошее настроение. Мне казалось, что в тени деревьев, тротуары городских бульваров ускользают из-под моих ног. Я ничего не ел, плохо пил, я, который так мечтал угоститься сытым и вкусным завтраком из омлета, бифштекса с кровью и зеленого салата. Меня мучила мысль о времени, которое не останавливалось, отсчитывая свои углы, как хороший пароход, и завтра на рассвете должно было привести меня на палубу „Святою Христофора”.

Отправиться к девочкам? Нет! Невозможно... Я застряну там. Опоздать на пароход, это значит немедленное увольнение и — мое место занимает счастливый заместитель. В этой части флота шутить не любят.

Кроме того, мне очень не хотелось, что бы меня еще расспрашивали о гибели английского парохода. У меня оно вот где сидело, это знаменитое кораблекрушение!

Двадцать четыре часа!

Что бы предпринять?

— Ты можешь прогуляться за город, — подал мне мысль товарищ.

А он был прав, этот товарищ!

Пройтись под открытым небом, на полной свободе, по настоящей твердой земле, видеть зелень, вдыхать аромат садов, встречать людей, может быть, женщин, Мы вышли из кабака.

— Жан Малэ, — сказал мой товарищ по плаванию, — я очень доволен этим случаем... — Я не могу идти с тобой, так как обедаю дома со своими, но я очень тебе благодарен и... желаю всего хорошего, раз ты устроился по своему вкусу,

Мы пожали друг-другу руки. Я не решился его спросить, где ютится его семья. Если бы ему пришло в голову пригласить меня обедать, я бы внес свою долю в виде нескольких бутылок хорошего вина, одна вежливость стоит другой, но он об этом и не подумал. Для него, простого истопника, я теперь был уже важным господином.

Мы расстались со стесненным сердцем.

Я отправился бродить совершенно выбитый из колеи. По случаю воскресения, улицы были полны детей. Руки у меня беспомощно болтались вдоль тела.

И я так надеялся устроить себе праздник, забыть эту каторгу, главным образом, старика.

Махая неловко руками, я двинулся за город к мысу Мину, инстинктивно направляясь в сторону маяка...

Я шел, опустив голову, с ощущением боли-в глазах, и с изумлением разглядывал свои ноги, двигающиеся по земле. Только это одно доставило мне удовольствие. Мало-по-малу, пейзаж начал принимать более деревенский вид. Вокруг укреплений по рытвинам песчаного берега зеленела маленькая травка, покрытая солью. Вот несколько жалких деревьев, кабаки, разрисованные зелеными листьями. Еще трава, уже более густая, более похожая на настоящую; несколько утесов, пасущиеся коровы, а вдали, в просветах между холмами, ставшими ниже, сероватый горизонт голубой стали: снова море.

Я был недалеко от маяка, перед небольшим, совершенно одиноко стоящим, домиком, когда начал крапать дождь. В Бресте, даже в июне месяце, дождь совсем не редкость.

Это меня окончательно расстроило. Я оделся во все новое: на мне была моя парадная форма и франтовская фуражка. Вернуться ускоренным шагом в город мне не хотелось. У меня мелькнула мысль зайти в эту лачужку и спросить, не знают ли ее хозяева, где можно купить щенка.

Он не особенно увеличит тяжесть тюка с провизией, а если связать ему ноги, то мы великолепно доберемся с ним до самой башни Ар-Мен. И пусть хоть все матросы „Святою Христофора” лопнут со смеха!

Черт! Я уже больше не думал о том, как бы повеселиться, я чувствовал теперь, что надомною тяготеет какой-то рок. Лучше заняться серьезным делом и подумать об устройстве своего жилища, раз оттуда не придется больше никогда выбраться.

Я вошел.

В окрестностях Бреста в каждом частном доме можно выпить, закусить и приобрести разную бакалейную мелочь. Торгуют как могут. В этом домике, очень маленьком и очень бедном, за окном было выставлено несколько банок, афиша шоколада Менье, да бутылка Перно.

Внутри — почти чисто. Пахло свежим молоком. Пол, выложенный красными каменными квадратиками, был посыпан песком. На полке блестели цинковые кружки, на прилавке возвышался букет сирени, вставленный в глиняный горшок. Хозяйка отсутствовала, и только на одном из стульев лежало начатое вязанье. Я забарабанил пальцами. Появилась старуха, спустившаяся с какой-то невидимой лестницы. Купив у нее две плитки шоколада и моток ниток, в придачу, я спросил:

— Нет ли у кого-нибудь из ваших знакомых щенка? Совсем маленького, чтобы взять его и вырастить?

— Нет! У нас тут ни у кого не имеется собак. Иногда все-таки можно найти. Нужно будет подумать. А вы, может быть, выпьете стаканчик чего-нибудь, да, подождете пока прояснит?

— В такую погоду не откажешься. Пусть пройдет дождик.

Я уселся перед прилавком, рядом с букетом сирени. Сирень была плохая, почти коричневая, плохо распустившаяся и уже наполовину увядшая, но для меня она олицетворяла весну, рождение которой я, изгнанник, не видел. Я вдыхал ее так... как внемлят Богу.

Хозяйка налила мне сидра, засеменила вокруг меня, открыла какие-то двери. Потянуло запахом хлева; где-то рядом была корова; через несколько минут старуха вышла совсем, так как я с ней больше не разговаривал, и принялась доить, оставив меня любоваться букетом.

Ну, и праздник!

У меня ныли ноги после нескольких пройденных километров, руки налились кровью и шумело в ушах.

Весь охваченный непреодолимым желанием отдохнуть, не говорить и не двигаться, я тихо задремал. Меня привел в себя молодой смех. Кто-то смеялся надо мной. Чтобы скрыть свое смущение, я взял букет сирени и принялся его нюхать.

— Вы не стесняйтесь. Отломайте себе веточку. Теперь сирень не особенно дорого стоит.

Я сконфуженно обернулся, точно вор, пойманный на месте. Мои глаза встретились с глазами женщины и утонули в них.

Это была девушка лет пятнадцати, довольно высокая для своего возраста, в юбке со складками и в бархатном корсаже, украшенном белой кружевной косынкой.

Очень темные волосы плоской, повязкой лежали на голове; короткий, очень прямой нос, злой или скорее насмешливый рот, и все лицо в веснушках.

— Вы очень великодушны, барышня, — ответил я сконфуженно. — Я с удовольствием отломаю себе кусочек.

Ей очевидно было приятно, что ее назвали барышней, так как она сделала движение плечами, какое обыкновенно делают дети, втягивая голову в шею, когда кто-нибудь ошибается относительно их.

— Вы не стесняйтесь, берите все, ведь его уже скоро нужно выбросить. У нас во дворе целый большой куст.

— Мне очень бы хотелось посмотреть его, — ответил я очень почтительно.

Она расхохоталась:

— Тетя, — закричала она, — наш покупатель хочет взглянуть На сирень во дворе.

Старуха ответила из