Шрифт:
Закладка:
– Я… я не знаю. Честное благородное слово, не представляю, куда они делись.
Данила возмутился.
– Делись! У вас же тут дети! А вы притащили в школу булки и кисель с отравой!
– Пирожки и компот… И не с отравой, а всего лишь со слабительным. Слабительное – оно ведь совсем не вредное.
– Да? Может быть, согласитесь сами своих пирожков отведать? И компотиком запьете?
– И съем! – в приступе самобичевания воскликнула Вероника. – И запью!
Только бы нашлись пирожки с компотом! А то ведь Данила прав, кругом бегают дети, мальчишки вечно голодные. С них бы сталось слопать пирожки и выпить компот, оставленный без присмотра.
– Кто тут вчера у меня был? Ксюша! Она точно была!
И Вероника набрала номер ученицы, но та заданному вопросу даже обиделась.
– Вы чего, Вероника Васильевна? Мы бы никогда не взяли ничего чужого, да еще без спросу.
– Значит, не брали?
– Мы к вам в кабинет даже не заходили.
Пришлось обратиться к камерам видеонаблюдения. Оказалось, что единственным человеком, кто заходил в кабинет к Веронике, была Римма Павловна, их уборщица.
Зашла она с огромными ведрами, также с этими же самыми ведрами и вышла. Больше вроде бы у уборщицы в руках ничего не прибавилось. Но размеры самих ведер позволяли спрятать там и пирожки, и бутылку с компотом.
Вот только попытка переговорить с самой Риммой Павловной не увенчалась успехом. Оказалось, что уборщица расхворалась.
– Говорит, что у всей семьи сильнейшее расстройство желудка. И она, и муж, и двое сыновей-студентов сегодня были вынуждены остаться дома. Римма Павловна переживает, уж не ротовирус ли какой к ним прицепился!
Данила взглянул на бледную Веронику и в третий раз хмыкнул. Но на сей раз Веронику его хмыканье ни чуточки не устрашило.
– Я давно подозревала, что Римма Павловна нечиста на руку. У меня и раньше то шоколадка из стола пропадет, то пачка печенья уменьшится, то фарфоровой статуэтки на полке недосчитаюсь. Раньше я все на собственную рассеянность списывала, но теперь воришка сам себя изобличил.
– Ладно, – проворчал Данила, – будем считать, что судьба пирожков с компотом нам известна. А вот что с папиной бутылкой виски? Или виски тоже прикарманила уборщица?
– Виски точно забрал Антон! – энергично возразила Вероника. – Сама видела! И если на месте преступления других бутылок с виски вы не находили, значит, бутылку забрала с собой Кристина. Она единственная, кто был рядом с Антоном, когда он прихватил подаренное папой виски с собой. Она видела это виски. И она могла его забрать…
– И зачем?
– Чтобы выпить, разумеется. Ушла, прихватив бутылочку, просто потому, что намеревалась весело провести время с Антоном или без Антона. Наверное, она была недовольна тем, что жена смешала все их планы. Может быть, даже винила в этом Антона.
– Да, это чисто по-женски.
Но Вероника, высказавшись и облегчив душу и совесть, внезапно почувствовала моральное право самой задать полицейскому пару-тройку вопросов.
И для начала она спросила:
– Вы установили местонахождение Кристины?
– Она уже давно дает показания у нас в отделе.
– А Ульяну нашли?
– Ее тоже вот-вот доставят в отдел.
Вероника вздохнула, набираясь мужества. Что же, если главные участницы этой драмы уже находятся в отделе полиции, то и самой Веронике прямой путь туда же.
Данила это ее намерение одобрил и начал бормотать что-то о том, что чистосердечное признание облегчает чего-то там.
Вероника не очень его слушала, потому что признаваться ей было не в чем. По сравнению с убийством Антона кража бутылки виски, которое к тому же она считала своим же, не тянуло даже на мелкое хулиганство.
Как и предполагала Вероника, первая встреча жены с любовницей прошла более чем бурно. Ей было даже немного жаль, что они с Даней опоздали к самому поединку этих двух девушек.
– Где ты ходишь, у нас тут такое было!..
Этими словами дежурный вместо приветствия обратился к Даниле, когда тот вошел в родное отделение.
– Две мамзели друг с дружкой из-за мужика так сцепились, что мы их еле-еле сумели разнять. Так пока они между собой отношения выясняли, успели и кабинет разнести, и травмы сотрудникам нанести. Теперь им административное выпишут – это самое меньшее, что им грозит.
Речь шла как раз об Ульяне с Кристиной. Девушки уже успели обменяться первыми «любезностями» и теперь разведенные в разные углы ринга лишь время от времени отрывисто бросали в адрес друг друга какую-нибудь коротенькую реплику или оскорбление.
– Проститутка!
– Корова!
– Пробы на тебе негде ставить!
– Если бы не твой папенька, Антон бы на тебя и не посмотрел.
– Потаскуха!
– Жиртрестина!
Но все это было уже очень мило и почти по-домашнему. А вот кабинет следователя хранил на себе следы пронесшегося тут недавно побоища. Бумаги были разбросаны, стулья перевернуты, сам следователь держался за правый бок, а двое его помощников могли похвастаться почти одинакового размера фингалами, которые набухали у них на лицах. У одного под правым глазом, у другого под левым. Соответственно, прикинула Вероника, кто-то из женщин должен был быть левшой, кто-то правшой.
– М-да… – протянул Данила. – Похоже, я многое упустил.
– А, Данила! – обрадовался средних лет мужчина с худым и бледным лицом человека, не знающего устали в борьбе с преступностью. – Привез свидетельницу?
– Привез. Никита Петрович, на два слова вас можно?
Данила со следователем вышли из кабинета, а Вероника оказалась в компании с двумя любимыми Антоном женщинами. Кристину легко можно было опознать по ее ногам. Они еще в прежнюю встречу произвели на Веронику неизгладимое впечатление, попутно наградив кучей комплексов по поводу своих собственных конечностей. Вторая встреча лишь еще раз убедила Веронику в том, что нет предела для совершенства. Ну и для несовершенства тоже.
И на фоне этих двоих Полина, как это ни грустно признавать, поставь ее рядом, смотрелась бы законченной замухрышкой.
Веронике даже стало снова интересно, что такого Антон нашел в Полине, чего не было в этих двух роскошных и холеных кошках – его жене и любовнице?
Что? Может быть, искрометный юмор? Так не было его у Полины. Или Антона потянуло на спокойную семейную жизнь, так почему бы не продолжить ее с Ульяной?
Вероника переводила взгляд с одной на другую и понимала, что каждая из этих женщин была красива по-своему. Если у Кристины красота была жгучая и какая-то яркая и подчеркнуто броская, словно ей во что бы то ни стало требовалось почти в ультимативной форме заявить этому миру, какая она красотка, то Ульяна цвела той спокойной красотой, которая свойственна женщинам из очень благополучных семей, которые и сами себе знают цену, и всем тем, кто их окружает, тоже ее знают. Весь ее облик, казалось, говорил: «Ничего личного, но помните, что Я – это всегда Я! А вы – это всего лишь, увы, вы».
