От слов «гроб» и «насмерть» Пыжиков побледнел ещё сильнее, и стоило Травину отойти, закурил следующую папиросу, чтобы успокоить нервы. Но тут же судьба, словно сжалившись, сделала ему шикарный подарок. Появилась Сима Олейник с какими-то бумажками, передала их кладовщику Кузьмичу, а на Травина даже не посмотрела. И прошла мимо бывшего шофёра, гордо вскинув голову. Хорошее настроение практически вернулось к Пыжикову, он так же гордо прошагал мимо Сергея, залез в машину, дал сигнал и выехал за ворота.

— Чего это с ним? — Кузьмич кивнул вслед таксомотору.

— С Семёном? Кто ж его разберёт, — Травин вытер руки ветошью, — зазнался, наверное. Или съел чего-нибудь. Сейчас закончу с такси, и примусь за прокатную. На «Студебеккер» где у нас рычаги лежат?

— Ох ты и хитёр-бобёр, значит, месяц вынюхивал, где и что у нас заныкано, а теперь в техники пробрался и будешь изгаляться, — кладовщик усмехнулся в усы, — раз такой прыткий, иди сам и бери, где положил.

Сергей так и сделал. До полудня он провозился со Студебеккером, а потом пришёл черёд другой прокатной машины. Многие из них больше стояли в цеху, чем ездили, сказывалась и нехватка деталей, и общая потрёпанность, и преклонный возраст большинства автомобилей. Ровно в три Травин передал гаечный ключ сменщику, переоделся, и зашёл в прокатную контору. Там шофёрам платили почти как в такси, по пять рублей за обычную смену.

— Мамой клянусь, — Давид Геловани, заместитель Коробейникова, перекрестился, — на сегодня нет ничего, мы заявки до часу дня получаем. Как только что-то появится, клиент твой, многие именно на вечер машину с водителем заказывают. Но! Если свободных прокатных не будет.

И он важно поднял указательный палец вверх.

Травин пожал Давиду руку, сдавив чуть сильнее, чем обычно, и отправился обедать. Не получилось заработать извозом, всегда оставалась товарная станция, или, как вариант, ресторан. Мысли на короткое время вернулись к военному со шрамом, но зацикливаться на этом Сергей не стал — если неприятности случатся, то он найдёт, как с ними справиться. А если нет, то и волноваться нечего.

Возможность поработать на прокатной машине появилась в среду, Геловани сам спустился в цех и торжественно вручил Травину мятый листочек бумаги.

— Держи, дорогой, — торжественно сказал он, подменяя гласные и смягчая шипящие, в особых случаях у Давида усиливался кавказский акцент. — Хороший заказ, как для себя берёг. Завтра в четырнадцать нуль нуль, на шесть часов, ровно шесть целковых получается.

— Как в два? У меня смена.

— Смена-шмена, берёшь? Человек тебя просил.

— Что ты мне тут заливаешь? — Сергей отобрал листочек, — говоришь, у тебя заказали машину с водителем, и именно со мной? А ну давай подробнее.

На лице Геловани проступила растерянность, он уже понял, что зря сболтнул про желание клиента, после этих слов заказ одолжением Травину уже не выглядел.

— Позвонил мужчина один, — сказал он, пытаясь подгадать, как повернуть всё в свою пользу, — в заказ такси, говорил, мол, шоффер меня возил от вокзала в гостиницу, такой хороший, как фамилия, скажи. Дату назвал, время и номер машины. А как узнал, что ты таксомотор больше не водишь, хотел уже отказаться, но я ему про прокат сказал. Возьми, дорогой, говорю, Травина с машиной, три рубля в час всего, шесть часов — два червонца, и авиационный бензин по оптовой цене. Нет, берёшь или да?

— Или да, — Сергей кивнул, — спасибо тебе, Давид, сочтёмся.

И пошёл к старшему мастеру, договариваться насчёт дополнительных часов перед сменой, работы в цеху всегда хватало.

* * *

Ковров в который раз пересматривал бумаги, вытащенные из шкатулки. Навыки, отработанные за много лет, пригодились и на этот раз, сложенный листок бумаги незаметно для чужих глаз спрятался в манжете, и Азалов ничего не заподозрил. Пока.

На листочке, который он обвёл, была нарисована карта Москвы, художник старательно вывел Москва-реку и основные дороги, но нажимал на грифель не слишком усердно, и многие детали оказались неразборчивы. Три чётких кружка и следы ещё двух, рядом с ними цифры через чёрточки и знак дроби, явно — даты, но различить, что конкретно написано, не удавалось. Под датами автор схемы написал круглые числа, здесь он нажимал карандашом сильнее. Пять чисел от двух тысяч восьмисот до трёх тысяч шестисот в сумме давали шестнадцать тысяч, рядом с каждым числом стояла приписка «имп», что значило, по нехитрым подсчётам, тринадцать пудов золота в пятнадцатирублёвых монетах царской чеканки.

Второй лист всё ставил на свои места, на нём аккуратным круглым почерком с ятями и фитами было написано:

'Дорогой брат, надеюсь, что увижу тебя по возвращении. Если со мной что-то случится из несчастий, ты уж проведай наших родственников и Лене накажи. Люди они одинокие при жизни были, кроме нас, позаботиться о могилках некому.

Лялин Модест Петрович, статский советник, захоронен на Немецком кладбище рядом с нашими покойными родителями, помер 12/ II-1901. Оставил наследство в 3600 зол. империалов.

Бессонов Аркадий Ионович, земский врач, захоронен на Алексеевском кладбище, помер 18/ IX-1877, оставил наследство в 3200 зол. имп.

Пяткин Фёдор Кузьмич, из мещан, захоронен на Медведковском кладбище, помер 22/IX-1905, оставил наследство в 3200 зол. имп.

Суворов Владимир Степанович, из дворян, захоронен на Борисовском кладбище, помер 14/X-1899, оставил наследство в 3200 зол. имп.

Меняйло Лука Нилович, из купцов, захоронен на Сетуньском кладбище, помер 5/I V-1912, оставил наследство в 2800 зол. имп.

Будь осторожен, времена нынче лихие, и охотников на чужое добро много приходится. А уж если чего из наследства не найдёшь, значит, и не было его, профукали, как наш дядюшка-игрок'.

Почерк на записке отличался от того, что на карте, и сам лист был захватан пальцами, даже жирные отпечатки остались. Видимо, его много раз доставали и перечитывали, а потом тот, кто это сделал, уже нарисовал схему, положив её на первоначальный текст, отчего она отпечаталась.

Ковров и сам присоединился к этим охотникам, но элементарная осторожность заставляла не торопиться. Оригинал рисунка был у Азалова, тот мог начать свои поиски, а обнаружив конкурента, догадался бы, что это — Ковров. А Азалов-Радкевич Коврову был необходим, задание, полученное от ОГПУ, никуда не делось.

И всё же, Николай не утерпел, воскресным утром съездил на Немецкое кладбище, прогулялся до могилы статского советника Лялина, заодно осмотрел близлежащие захоронения. Прямо через заборчик находился погост семьи Пилявских. Младший и самый свежий покойник, Станислав, идеально подходил на роль приятеля Азалова. Ковров договорился сам с собой, что если через неделю царский офицер никак себя не проявит и насчёт кладов не почешется, то он сам съездит и проверит одну из могил. Не утерпел, и решил, что до четверга и так слишком долго ждал.

Молодой человек, который вёз его от вокзала до гостиницы, показался Коврову знакомым, но произошедшие события отодвинули эту встречу на второй план, а тут как раз понадобилась машина, не повезёшь же на трамвае два пуда золотых монет. Николай позвонил в таксопарк, чтобы выяснить, как звали того шофера, и предположение одно проверить.

— Сергей Травин, — ответили ему на том конце провода, — только сейчас он в таксомоторе не работает, переведён в техники. Временно. Но вы, товарищ, можете выбрать любого другого шоффера.

Ковров уточнил, может ли он в качестве исключения взять машину именно с Травиным, получил положительный ответ от подключившегося к разговору мужчины с кавказским акцентом, и заказал прокатный экипаж на четверг, на два часа дня.

* * *

К двум часам четверга Травин предпринял две попытки помириться с Симой. С утра он принёс в приемную Коробейникова коробку шоколадных конфет, протянул их машинистке, сел на угол стола и сделал грустные глаза. Сима, ни слова не говоря, швырнула конфеты в ящик стола — с Сергеем она общаться не желала, но и от сладостей отказываться не собиралась. И указала пальцем на дверь.

Вторую попытку Сергей сделал, кое-как подремонтировав Форд, на котором ему предстояло ехать к клиенту. Он купил цветы у уличной торговки, выбрав букет посимпатичнее, и подловил машинистку, когда та возвращалась с обеда. Сима цветы взяла, повертела в руках.

— Нет, — сказала она, — я как воскресенье вспомню, меня всю трясёт. Ты ведь их убил. Убил?

— Не знаю, но когда мы уходили, они ещё дышали, — честно ответил молодой человек.