Полутемная пыточная камера три на пять, это если на глазок. Впрочем, я своему глазомеру не доверял бы. До сих пор не могу понять, как так получилось, проскочить столько метров, чтобы схлопотать пулю в грудь. Вот тоже вопрос я умер или потеряв сознание спонтанно куда-то перенесся? Правда, судя по окружающей меня обстановке, скорее первое, чем второе. Хотя за какие грехи меня определили в этот Ад не понятно. Вроде жил как все, даже какие-никакие добрые дела совершал. Вокруг в большом количестве были расставлены разномастные стойки, распорки и прочее. А вон в том дальнем углу даже настоящая железная дева стоит. Вся в бурых потеках от засохшей крови. Да и запах здесь был специфический. Не каждая скотобойня таким ароматом может похвастаться. Короче вопросов было больше, чем ответов. И никто не торопился открывать мне сокровенные знания Вселенной.

Я был прикован к косому кресту, что вызвало закономерные ассоциации с девушкой, которую я недавно спас. Она вот также была «распята», и какая-то скотина хорошенько над ней поработала. Если бы не особая аптечка, которой я озадачился после посещения лесного братства, то, наверное, ничем бы не смог ей тогда помочь. От размышлений о своей незавидной участи и воспоминаний о добрых делах, меня отвлекли.

В камеру вошла юная чертовка, то есть в буквальном смысле. Рожки, хвостик с сердечком на кончике, грудь второго размера, гладенькая промежность с манящей щелочкой, весьма вызывающие чулочки и сапожки на высоком каблуке. Хрестоматийная демоница, как её описывают в фэнтезийных книжках для сопляков пубертатного периода. На плечики обнаженного тела красного цвета был накинут легкомысленный халатик медсестры.

Мысль о медицине, заставила непроизвольно скосить глаза на свою грудь, где зияла приличная дыра, уже начавшая гноиться. Как ни странно, но дискомфорта это обстоятельство не вызывало. Вслед за своим обворожительным телом, рогатая втянула в камеру капельницу с подозрительным содержимым, насыщенного огненно-алого цвета. Мило улыбаясь, девица вытащила из кармашка халатика одноразовую иголку-бабочку, и профессионально нащупав вену, вогнала в неё острие. Затем подсоединила силиконовую трубочку от капельницы к иголке в моем теле, и покрутив регулятор подала содержимое подвешенного пакета в моё бренное тело.

Вот теперь пришла боль. Казалось, что по венам мне пустили жидкий огонь. Но в то же время я не мог отключиться и едва сдерживался, стиснув зубы до крошащейся эмали. Внимательно смотря за моей реакцией, чертовка блаженно улыбалась. Но так и не услышав от меня ни звука нахмурилась и надула пухлые губки. Лукавый взгляд красных очей внезапно вспыхнул нездоровым интересом. Она потянулась к регулятору, и увеличила поток забористой кислоты. Новой волны боли я не выдержал и заорал благим матом. А эта стерва рассмеялась и еще увеличила ток непонятной жидкости. Третья волна боли почти довела меня до безумия. Я стал извиваться, пытаясь отстраниться от гадости, которая причиняла мне нечеловеческую боль. Но все напрасно.

Чертовка, наблюдая за мной аж застонала от испытываемого удовольствия и наслаждения. Одна её ладошка непроизвольно стала попеременно поглаживать и стискивать груди. Соски налились кровью и затвердели. Вторая ладошка потянулась к промежности и стала остервенело массировать половые губки и клитор. Дамочка потекла, наблюдая за моими мучениями. В какой-то момент моя плоть тоже возбудилась. А демоница завелась еще сильнее. Она уже едва стояла, зажимая руку между ног и продолжая остервенело себя ласкать. Подойдя ко мне вплотную, она упала на колени и обхватила губами мой член. Облизывая язычком мужское достоинство, она только что не захлебывалась слюной. Я сквозь невероятные страдания и боль, чувствовал, как подхожу к краю. Внезапно девица сильно впилась в мою плоть зубками, а я кончил ей прямо в рот. Но возбуждение не пропало, а лишь усилилось. И в этот момент в камеру вошел здоровенный демон, с витыми рогами и очень знакомой мордой.

— У ты моя хорошая, — со странной нежностью произнес он обращаясь к распластавшейся на полу очумелой девице, забрызганной моей спермой. Похоже её тоже накрыл сильный оргазм. — Как тебе новая игрушка?

Промычав что-то весьма одобрительное, она с трудом встала и поплелась к выходу.

— Ну что смертный, теперь моя очередь с тобой поиграть. — Подтекст этого заявления звучал вдвойне страшно. Даже испытывая нереальные мучения, я не был готов к лишению девственности. Но все оказалось гораздо хуже.

Повернув скрытый в стене рычаг, хозяин камеры, в которой меня держали, открыл весьма богатый арсенал пыточных инструментов, размещенных на огромном стеллаже. Багровая подсветка, добавляла в ситуацию трагичности.

— Пожалуй, начнем мы с простого, но грубого и болезненного. Поскольку моя доченька от щедрот своих вкатила тебе лошадиную дозу реагента, то, думаю ты выдержишь довольно длительный сеанс истязаний. — Произнося это папочка развратной чертовки, перебирал свой арсенал. Выбрав что-то похожее на овощечистку, Он медленно подошел ко мне. — Помнишь, сука, как ты обломал мне игру с одной привлекательной ведьмочкой. Ну так я тебе сейчас напомню. — Примерившись, он сделал резкое движение и тонкий пласт кожи с мясом был отделен от моего плеча.

Дикая боль пронзила руку, но я все же сдержался, и не издал ни звука. Между тем, я вспомнил, где видел это «лицо» раньше. Тот смешной карлик, заточенный в печати Соломона, в подвале какого-то особняка. Теперь стало понятно кто поработал тогда над бедной девушкой. И вот осознание этого факта, неосознанно вызвало у меня мученический стон. А эта скотина ухмылялась.

— Вижу ты вспомнил. Ну что же тем слаще будет моя игра. И да, здесь твои трюки не сработают. Ты реально в Аду, а отсюда практически нет выхода. Как же вы, люди предсказуемы. Мне не составило ни малейшего труда подловить тебя в той подсобке. Все вы, смертные, с комплексом героя, и невероятной гордыней. То что вам было дано право свободы, вы не цените, и готовы обменять на что угодно, лишь бы выделится из толпы, таких же посредственностей. С такими же черными и никчемными душонками. — Он расхохотался, и принялся стругать мое тело на тоненькие лоскуты, особо аппетитные он с блаженным выражением на лице тут же употреблял внутрь. Что может быть вкуснее сочного мяса с кровью, только что содранного с человека.

Сколько длилось вся эта череда боли и страданий я не знаю, но в конечном итоге, боль стала притупляться, а новые методы, до которых добирался Мясник, становились все менее эффективными. И когда уже не было никаких сил издать даже малейший звук. Эта рогатая тварь разочарованно вздохнула и снова закрыв в стене свои игрушки, ушла прочь. Предоставив меня самому себе и размышлениям