– Док?

– Ну?

– Если вы доверяете мне в этом, я приведу еще одну медсестру, к тому же хорошую. Она сейчас не работает – наша работа не из спокойных, а я никогда не настаивал, но она семь шкур с меня спустит, если узнает, что мы попали в такую переделку и не вспомнили о ней. Позвать ее?

– Вы забыли, что звонков в город больше нет?

В первый раз за все время он видел на лице юноши неподдельный энтузиазм. Да и не важно было, хорошая она или плохая, если ее присутствие воодушевит Дженкинса.

– Давайте, если, конечно, вы сможете связаться с ней. Сейчас нам подойдет любая. Это ваша девушка?

– Жена.

Дженкинс пошел из офиса.

– И чтобы позвать ее, мне не нужна городская линия. Когда я позвонил ей, чтобы сказать, что мы остаемся на ночную смену, она сказала, что будет ждать. Так что сейчас она сидит на наружной автостоянке.

– Долго же ей пришлось ждать, – сухо заметил ему Феррел.

Дженкинс коротко улыбнулся, и на минуту его лицо стало почти мальчишеским.

– Ей положено ждать. А если вас беспокоит ее квалификация, должен вам сказать, что она ассистировала при операциях Бэйарда и Мэйо. Только благодаря ей я и закончил медицинский колледж!

Дженкинс вернулся одновременно с очередным сигналом сирены. У его губ по-прежнему лежали напряженные морщинки, но он выпрямился и ободряюще кивнул:

– Я обо всем договорился с Палмером, и он без лишних вопросов разрешил ей пройти на территорию. Похоже, оператор на коммутаторе получила от него указание наши звонки пропускать в первую очередь.

Док кивнул. Напрягая слух, он следил за гудением сирены; приближаясь, звук становился все громче, пока не оборвался на мрачной сипящей ноте. Феррел увидел, что Дженкинс направился к заднему крыльцу, и с облегчением вздохнул. Работать, даже под давлением экстремальных обстоятельств, всегда лучше, чем сидеть сложа руки и ждать, пока неприятности сами не обрушатся на голову. В приемный покой вкатили двое носилок. На каждых было по двое пострадавших. Феррел заметил, что Бил возбужденно говорит о чем-то с одним из подсобных рабочих. От обычной флегматичности водителя не осталось и следа.

– Все, с меня хватит! С завтрашнего дня я увольняюсь. Я больше не могу смотреть, как они выносят оттуда один труп за другим. Нет, ни за что! Мне там больше нечего делать. Там обойдутся и без нас. Если даже они и пройдут еще дальше, что толку? С этого дня я вожу только грузовик!

Феррел видел, что водитель находится на грани истерики, и оставил его в покое. Нельзя было терять времени: под лицевым щитком одного из скафандров он увидел кровавокрасное обнаженное мясо.

– Дженкинс, режьте и снимайте с него все, что сможете, – приказал он. – По крайней мере, снимите с них эти тяжелые скафандры. Дубильная кислота готова?

– Готова, – откликнулась Мейерс.

Дженкинс в это время помогал Джонсу снимать с людей тяжелые бронированные комбинезоны и шлемы.

Док снова включил ультразвук – пусть скафандры пока обеззараживаются. Сейчас было не время слишком привередничать в отношении дезинфекции, так что пускай за это принимаются ультрафиолетовые и ультразвуковые излучатели. В конце концов именно для того они здесь и стоят, и Феррелу пришлось положиться на них, несмотря на всю его нелюбовь к технике. Дженкинс покончил с первым этапом работы, полностью подготовив людей к операции, едва макнул руки в антисептик, сполоснул их и быстро вышел в душевую за свежими перчатками. Додд последовала за ним, а в это время Джонс подкатил троих раненых к столам посреди операционной. Четвертый умер еще по пути в лазарет.

Было понятно, что им предстояла грязная работа. Там, где металл скафандров касался кожи или приблизился слишком сильно, плоть обгорела, почти поджарилась – с корочкой.

Но это было только начало: на теле пострадавших имелись совершенно отчетливые признаки радиоактивного поражения. Причем, скорее всего, дело не ограничивалось поверхностными ожогами. Также были поражены кости и жизненно важные внутренние органы. Док вопросительно взглянул на Джонса, и тот вытащил из личного нагрудного значка пострадавшего отрезок фотопленки. Она совершенно почернела: безопасный порог облучения был существенно превышен.

И, что было еще хуже, спазматические сокращения мышц говорили о том, что радиоактивное вещество проникло прямо в плоть и непосредственно действовало на нервные окончания, контролирующие мышечную деятельность. Дженкинс бегло осмотрел дергающееся в конвульсиях тело своего пациента, и его и без того бледное лицо приобрело какой-то желтоватый оттенок. Он или впервые столкнулся с такими серьезными проявлениями радиоактивного поражения, или смог прочитать за этим нечто большее.

– Сначала он получил большую дозу гамма-облучения, а теперь он сам – источник бета-излучения. Это очевидно! – сказал он слабым голосом. Казалось, он совсем не удивлен.

Дженкинс сжал кулаки и бросил непроизвольный взгляд в сторону конвертеров. Потом он овладел собой.

– Кураре, – приказал он в конце концов.

Мейерс подала ему шприц для подкожных инъекций, и он уверенно ввел иглу. Руки Дженкинса ничуть не дрожали. Он был в таком состоянии, когда стресс, вызванный чрезвычайной ситуацией, заставляет человека двигаться и работать спокойнее и собраннее, чем обычно. Феррел отвлекся от наблюдений за Дженкинсом и обратился к человеку, лежащему на столе, испытывая странное чувство: одновременно и облегчение, и беспокойство. Дженкинс точно знал, что им понадобится кураре, и это было больше, чем просто совпадение.

Пострадавшие все еще бились в сильных конвульсиях, и причина могла быть только одна: каким-то образом радиоактивное вещество проникло внутрь не только через дыхательные отверстия скафандров, но пробилось через практически герметичные сочленения костюмов и въелось в самую плоть людей.

Существовало очень немного сверхтяжелых изотопов, которые были способны вызвать такое интенсивное бета-излучение – поток электронов с очень высокими энергиями, – и в этом случае Феррел столкнулся с одним из них. Сконцентрированные в различных участках тела атомы посылали по нервам свои электрические сигналы, полностью блокируя естественные импульсы спинного и головного мозга, наполняя нервные каналы беспорядочным потоком квантов, заставляя все мышцы сокращаться и расслабляться в противофазе без всякой четкой разумной схемы, нарушая всю деятельность человеческого тела. Казалось, что все обычно отрицательные нервные обратные связи стали вдруг положительными. Больше всего это было похоже на шоковую реакцию при метрозол-терапии шизофрении или на крайнюю степень отравления стрихнином.

Док осторожно ввел кураре, тщательно взвесив дозу, стараясь учитывать все факторы. Дженкинс торопился и, когда док закончил только с первой инъекцией, он уже делал вторую. Несмотря на быстрое распространение лекарства по крови, конвульсии еще продолжались.

– Кураре, – повторил Дженкинс.