что я прошел школу борьбы с бюрократией «имени Гарика», у которого снимал с друзьями комнату на втором курсе. Меня так просто не скушать! На следующий день пошел я по инстанциям, благо все они находились в одном здании на Ленинском проспекте, аккурат, напротив нашего временного убежища. Сначала посетил Горком Комсомола на первом этаже. Имел приятную, но совершенно бесполезную беседу с первым секретарем. У них, мол, нет влияния на распределение жилья, другие задачи, энтузиазм молодежи, трудовые подвиги… В общем, пусто. Поднялся я этажом выше, в Горисполком. Орган Советской Власти, в лице зампредседателя, поведал мне о полном отсутствии таковой в руках Исполкома. Всё в Комбинате! Мы сами со своими педагогами и библиотекарями к ним на поклон ходим. Выделяют мало, пожаловался он, посоветовав идти к Шереру.

В поисках какой-то власти я поднялся на третий этаж в Горком КПСС. Записался на прием к первому секретарю на послезавтра. Ждал два дня, чтобы узнать, что секретарь вычеркнул меня из списка, заявив, что по жилищным вопросам не принимает. Я всё — таки дождался окончания приема и отбывающему на очередное совещание «Первому» высказал всю нелепость моего положения, напирая на невозможность воспользоваться конституционным «правом на труд»! Видимо слово Конституция было ему неведомо, а заботы о светлом будущем всего человечества так его занимали, что отвлекаться на мои мелочи у него не было возможности.

Его секретарша выслушала мою историю, посочувствовала и посоветовала зайти ко Второму секретарю Горкома. Второй секретарь традиционно курировал производство. Я попросил записать меня на прием.

— Да иди так. Он у нас всего три месяца. Пришел с Обогатительной фабрики и еще не успел обюрократиться.

Фамилию Второго помню до сих пор. И помнил, когда сам стал начальником управления, никогда не вел записей на прием, работники могли заходить ко мне со своими вопросами в любое время. Владимир Иванович Селезнев, симпатичный, лет тридцати брюнет принял меня сразу. Посмотрев моё направление на работу, он удивился:

— А в чем дело? У нас с молодыми специалистами никаких проблем не бывает.

Я рассказал о своих боях с Шерером. Селезнев удивился и попросил секретаря связаться с ним. Секретарь сообщила:

— У Александра Ивановича идет совещание, и он просит перезвонить.

— Ничего. У нас вопрос короткий, пусть возьмет трубку.

— Здравствуйте, Александр Иванович! У меня тут сидит молодой специалист Гринспон Владимир Маркович… Ах, вы знакомы.

Секретарь послушал, и лицо его стало вытягиваться в недоуменную гримасу.

— Послушай, он говорит, что ты требуешь двухкомнатную отдельную квартиру! Так?

Я, опешив от такой изворотливости зама по быту, выпалил:

— Да мне прописка нужна, чтобы к работе приступить! Хоть в общаге!

Селезнев всё понял, улыбнулся, и продолжил в трубку:

— Он согласен на комнату. Хорошо?

Он выслушал ответ и дал отбой.

— Завтра с утра, к 8–00, приходи в жилфонд, назови фамилию. Тебе выпишут смотровой ордер, если не подойдет, дадут другой. Выбирай.

Едва дождавшись утра, я пришел первым к заветному окошку и получил бумагу с адресом. Нам предлагалась комната, аж 18 квадрат, в двухкомнатной «хрущевке» с одними соседями. Комната показалась нам огромной. В квартире были все удобства: ванная, совмещенная с туалетом, коридор и кухня в 5,5 кв. метров. Пол был выстлан еще только появившемся тогда линолеумом светло — серого цвета. Соседи — молодая пара без детей. После одесского подвала это жилье казалось для нас сказкой. Мы не стали смотреть дальше и согласились. Ордер мы получили в тот же день, а на следующий сдали паспорта на прописку.

Заканчивая описание моей борьбы за законную жилплощадь, не могу не упомянуть, что лет через 5–7 после этих событий Александр Иванович Шерер благополучно сел в тюрьму вместе с главным бухгалтером комбината. Что-то мухлевали с доверенным добром. В тюрьме ему не понравилось, и он умер там года через три.

Пришло время обзаводиться обстановкой. В магазинах в те времена мебели практически не было. Стояли какие-то монстры производства местной тюрьмы. Но на стенах домов попадались объявления о продаже или желании купить что-либо. Нам попалось объявление семьи отъезжающей из Норильска, как здесь было принято говорить — «на материк». Сложив вместе все наши подъемные и деньги от родителей, мы купили довольно сносную мебель производства г. Иваново. Трехстворчатый шифоньер, диван-кровать, стол со стульями и даже тумбу с зеркалом в рост человека — трельяж. Всё было светлого дерева, в комплекте. Купили и телевизор на ножках, тюль на окна. В общем, не комната, а сказка.

Через два года, как раз перед рождением нашего первенца Алеши, нам повезло в квартирном вопросе еще раз. Соседи решили уехать на родную Кубань, вторая комната освободилась. Я, вооружившись справкой об ожидаемом семейном пополнении и ходатайством с работы, ринулся по инстанциям с целью оставить освободившиеся девять метров жилой площади за нами. Параллельно решал сложнейший в те годы вопрос с квартирным телефоном. Могу похвастаться, что вез я молодую маму Таню с малышом из Родильного дома в отдельную двухкомнатную квартиру с телефоном! Тогда для семьи из трех человек это было чудом! А телефон был вторым чудом. До сих пор помню номер 2–41–04.

«СИБМОНТАЖАВТОМАТИКА»

Немного расскажу о своем монтажном управлении, где проработал 30 лет. Сразу скажу — с работой мне повезло! Главное, это очень доброжелательный человеческий климат в коллективе. Народ собрался молодой. Редко кому было за тридцать. Самый старый ветеран бригадир был пятидесятилетний Петр Иванович Шпота. Да еще главным бухгалтером работала Софья Михайловна Никифорова — ветеран Войны, служившая на фронте в зенитном пулеметном взводе, за что за глаза имела прозвище «Сонька пулеметчица». Начальнику управления было 45, главному инженеру 32. Сам город Норильск тогда был самым молодым городом в СССР. Средний возраст чуть более 27 лет. Люди старшего возраста встречались крайне редко. Коллектив был небольшой — около 200 человек, дружный и работящий. Не было и намеков на соперничество за должности, подсиживание и наушничество.

Второе, что мне нравилось, это «география» деятельности управления. Мы участвовали в строительстве практически всех объектов комбината. Приступали к монтажу средств автоматизации и связи, на чем специализировалось наше управление, мы уже в самом конце строительства, когда корпуса и все технологические цепочки были на месте. Это позволяло быть в курсе всего огромного масштаба Норильской стройки. Даже в новых жилых домах мы монтировали телефонизацию, радио и телевизионные антенны с разводкой в каждую квартиру.

На каждом крупном предприятии комбината находились наши участки. Иногда мы располагались в выделенных для нас помещениях в заводских