Июнь 2019 г. 

Маша 

По мере приближения заветной даты окончания срока, становится всё страшнее. Что ждёт меня за забором? Какая она, настоящая свободная жизнь? Изменилась ли за семь лет? Есть ли в ней для меня место? Весточки, доходящие до меня извне, не слишком оптимистичны. Сомнения смешиваются с мечтами и надеждами. 

Я допускаю, что знакомые при встрече будут отворачиваться, делая вид, что не заметили, или вовсе переходить на другую сторону улицы. Даже Валя в последние годы свела наше общение на нет. Ей теперь не до меня – у неё муж, двое детей, карьера. Она – гармоничная часть того пугающего меня неизвестного мира, в котором мне предстоит оказаться в близком будущем. А я, боюсь, окажусь в нём чем-то инородным. 

Главный вопрос: удастся ли мне быстро устроиться на работу? У меня аж два диплома – швеи и экономиста. Только помогут ли они? Без работы никак нельзя – я должна ежемесячно переводить деньги пострадавшему. Если верить тому, что я о нём знаю, семья у них далеко не бедная, наверняка мои копейки они даже не замечает. Но раз суд обязал меня покрыть их расходы на лечение, то я должна это сделать, даже если платить придётся до конца жизни. Мало ли, какие санкции могут быть за неисполнение решения суда. 

Мама Люба после освобождения вынуждена была пойти в швейный цех – по специальности её никуда не берут. Говорит, судимость – это клеймо на всю жизнь. 

Она часто пишет мне письма. И даже пару раз передачи присылала. Очень скучаю по ней. Если бы не Мама Люба, я бы сломалась, система перемолола бы меня своими безжалостными жерновами. Или я сошла бы с ума после смерти моего сыночка. 

- Ты так похожа на мою донечку, – часто говорила она мне со слезами. – Такая же чистая, нежная и беззащитная. Надеюсь, мою сиротиночку кто-то защищает и оберегает, пока меня нет. 

Молюсь, чтобы у Мамы Любы и её дочки всё сложилось хорошо… 

В день икс за воротами меня встречает мама. После смерти папы она неоднократно проведывала меня в колонии, но всё равно ощущение, что не виделись с ней все семь лет. 

Семь лет! Я словно попадаю на другую планету. Изменилось всё – фасады знакомых зданий, названия некоторых улиц, фасоны одежды, которую носят люди. Появилось масса новых маршруток – и я теряюсь, как передвигаться по городу. Даже выражение лиц у людей кажется теперь другим. 

Когда умер папа, мама продала наш дом и купила двухкомнатную квартиру, чтобы расплатиться с долгами. И теперь новый район, новая квартира, новая обстановка – всё пугает меня и никак не способствует осознанию, что я вернулась. В душе кавардак. 

На улицу выйти страшно. Кажется, все знают, что я только освободилась из колонии, и показывают на меня пальцем. Или, наоборот, брезгуют и отворачиваются. Чувствую себя прокажённой. Всё время боюсь: вдруг продавщица в магазине откажется меня обслуживать? 

Мама взяла отпуск. Ходит со мной везде буквально за руку. Регистрирует, помогает оформить документы, везёт в центр занятости в надежде найти мне хоть на какую-то работу. 

Сотрудница центра отводит взгляд. 

- Девушка, с вашим дипломом и без малейшего опыта, да ещё и со справкой вы вряд ли устроитесь не то, что бухгалтером, но даже просто секретаршей. Поймите, если я начну предлагать вашу анкету работодателям, то у меня будут проблемы. 

Вот тебе и государственное учреждение… Разве они не должны помогать трудоустраиваться таким, как я? Чем мы хуже других? Я ничего ни у кого не украла, не распространяла наркотики. Своё наказание я получила и с лихвой искупила вину. Так почему теперь такая дискриминация? 

Пытаюсь искать объявления о работе на сайтах. В интернете мне трудно ориентироваться – семь лет изоляции от внешнего мира дают о себе знать. Готова идти и в швейный цех, и уборщицей в ресторан. Но стоит мне признаться, что я была в колонии, как мне сразу отказывают. 

Последняя надежда – фонд помощи бывшим заключённым. Не думала, что мне придётся к ним обращаться, но ситуация с трудоустройством безвыходная. 

Встречает меня грубоватая женщина с короткой, почти мужской стрижкой. Под её взглядом я сразу съёживаюсь, появляется острое желание уйти. Но на улице меня ждёт мама, и я ни за что не рискну признаться ей, что ушла только потому, что на меня неласково посмотрели. 

- Проходи, присаживайся. 

Несмело переступаю порог комнаты и опускаюсь на предложенный стул. Заготовленные заранее слова разбегаются в голове, как тараканы. Пока собираюсь с мыслями, женщина листает мои документы и задаёт вопросы. Грубый тон пугает и настораживает. Отвечаю односложно, внутренне готовая к шаблонному отказу. 

- Думаю, ты понимаешь, что шансов найти сразу что-то по специальности, нулевые? 

- Да, мне бы любую работу на первое время, потом буду подыскивать что-то более подходящее. 

- Любую? Ну хорошо. В детдом нянечкой пойдёшь? Горшки убирать, посуду и полы мыть – справишься? 

Я, конечно, надеялась, что мне предложат что-то более квалифицированное, но горшки – так горшки. Есть-то надо, а мама до сих пор не до конца расплатилась с долгами времён папиной болезни. 

- Попробую. Вряд ли это труднее работы в колонии. 

- Там своя специфика и свои сложности. Смотри. Работа временная –нянечка сломала ногу, а вторая в одиночку не справляется, объём там большой. Езжай прямо сейчас, поговори с заведующей. Может, сразу и приступишь. 

Она выходит из комнаты и почти сразу возвращается с пакетом. 

- На вот, детвору тамошнюю конфетами угости, они не избалованы, – впервые грозное лицо женщины расплывается в улыбке. 

Благодарю её и отправляюсь по адресу, написанному на листке бумаги. Не совсем так я представляла себе жизнь на свободе. Думала, устроюсь помощником бухгалтера, поднаберусь опыта, а потом и полноценную бухгалтерскую вакансию поискать можно будет. А вместо этого буду полы мыть и горшки выносить за малышнёй. 

Заведующая – женщина предпенсионного возраста со старомодной высокой причёской – встречает меня приветливо.